На пороге надежды [антология]

- Ну-ка, присядь, до конца перемены еще четыре с половиной минуты.

У него было довольно уютно. И все-таки я подумал, что лучше бы нам остаться во дворе.

Господин Пите как будто угадал мои мысли. Он отогнал дым от своего лица.

- Пора, пожалуй, поговорить. Кому-то из вас я должен это сказать. В конце концов, это ваше дело, не мое.

- Ну-ну, - попросил его я. - Давайте.

- Так вот слушай, - начал господин Пите. - Сижу я недавно у парикмахера - он меня намылил, бреет - и смотрю в зеркало. Вдруг вижу: открывается дверь и входит Кренцке. Похоже, он там постоянный клиент, потому что хозяин к нему сразу подскочил, помог снять куртку. А тот ужасно при этом, бедняга, охает. «Все хуже мне, - стонет. - Вы не можете себе представить, как это выматывает». - «Еще как могу, - отвечает хозяин. - Я, как парикмахер, просто не знал бы, что бы мне делать без одной руки! Тем более без правой».

Отчего- то у меня перехватило дыхание.

- Как вы сказали?

- Ты все правильно расслышал. - Господин Пите с отсутствующим видом постучал по аквариуму, где плавали золотые рыбки. Затем вынул изо рта свою сигарку и стряхнул с нее мизинцем пепел.

- Это был не протест, а просто-напросто ревматизм.

Где- то рядом фрау Пите громко заколачивала гвоздь в стену.

Да нет, это был не гвоздь, это стучало мое сердце.

- Вы думаете, он просто не мог поднять свою правую руку?

- Даже вот на столько, - сказал господин Пите. - «Вы не представляете, какая это боль, - стонал он в тот раз у парикмахера, - особенно вот тут, в локте и в плече. Иногда, ей-богу, такое чувство, будто мне конец». - «Ну, одно хорошо, - говорит хозяин и пододвигает ему кресло, - вы можете писать и левой». - «Тренировка, - кряхтит Кренцке, а сам усаживается осторожно, будто на гвозди. - Со мной это частенько случалось. Но так худо еще не бывало».

- Тогда почему же он ничего не сказал директору?

- Это я могу тебе объяснить точно. - Господин Пите внимательно рассматривал свои залатанные войлочные туфли, как будто мог там что-то увидеть. - Чтобы не распроститься со школой. Потому что однорукому учителю - можешь мне поверить - хорошего ждать не приходится. А он свою работу любил. Это было дело его жизни. - Господин Пите опять затянулся. - Без всякого преувеличения.

Я сглотнул слюну: я никак не мог избавиться от металлического привкуса во рту.

- Значит, убеждения тут ни при чем?

Господин Пите окутал себя облаком дыма.

- Вот ты и угодил в самую точку.

На дворе зазвенел звонок. В окно, через огородик фрау Пите, было видно, как спешат к дверям школы ученики. На душе у меня было скверно.

- Но вы же не думаете, что…

- Именно что думаю, - сказал господин Пите. - Он теперь коричневый[3] , как пирог в печи. Это и смутило его коллег.

Я встал. Мне показалось, что комната вдруг накренилась.

- Но почему же его тогда увели?! Он ведь мог просто объяснить, в чем дело!

Господин Пите, шаркая ногами, проводил меня до двери.

- Ты слыхал когда-нибудь про такую штуку: профессиональная гордость?

- Нет, - сказал я.

- Фантастическая штука. Заставляет делать величайшие глупости. Для Кренцке во всяком случае было бы полным поражением признаться на допросе, что у него ревматизм. - Господин Пите загасил свою сигарку о землю в цветочном горшке. - Вот такие дела. Теперь я все рассказал.

Он щурясь выглянул во двор.

- Путь свободен. Если спросят, почему опоздал, скажи, что тебе стало нехорошо и ты отлеживался у меня на диване. Вид у тебя достаточно зеленый, поверят.

- Спасибо вам, - сказал я.

- Ступай, ступай. - Он похлопал меня по плечу. - Скажешь мне, как вы там решите, чтобы мы действовали согласованно.

Я не сразу понял; я спросил, что он имеет в виду.

- О бог. мой! - Господин Пите возвел глаза к небу. - По-моему, ясно, какой стоит выбор: герой или незадачливый нацист?

- А, вон что! - сказал я. - Да, да.

Нет, в класс я не опоздал, хотя подниматься по лестнице мне было нелегко.

Урок истории у нас должен был вести учитель Бедике, а он всегда предпочитал являться к нам чуть попозже, поэтому в классе стоял изрядный шум.

Я сел рядом с Адамом.

- Что это с тобой? - уставился он на меня. - Что-нибудь случилось?

- Слышал новость? - спросил я. - Кренцке застрелился.

- Не трепись.

- Я тебе говорю.

Адам вскочил.

- Тише! Слушайте все! Они застрелили Кренцке!

- Да нет же! - закричал я среди шума. - Он сам!

- Заткнись, - сказал Адам. - Не такой он трус!

Эдди взобрался на парту. Он поднял руку; он умел успокоить всех лучше, чем Адам; тотчас наступила тишина.

Эдди сказал, что он не хотел бы здесь зря болтать языком, но ведь и так ясно, что надо делать нам всем, чтобы совесть, которую нынче попытались убить, осталась жить вопреки всему.

- Нам надо сохранить память о нем не только в наших умах, но и в сердцах!

Раздались бешеные рукоплескания.

Впрочем, совсем рядом кто-то всхлипывал. Сперва я подумал, что это Адам.

Нет, на сей раз это был я.

Прыжок в неизвестность Теодор Вайсенборн