За окном уже светает. Сквозь щели плохо закрывающихся жалюзи в комнату Герберта проникает сумрачный свет. Он натягивает одеяло себе на голову и строит душную палатку, которая укрывает его от внешнего мира. Он представляет себе, что было бы, если б вообще не просыпаться, заснуть вечером, а утром уже не проснуться. Он не видит в этом для себя ничего страшного.
Сквозь бело-голубую клетчатую крышу из стеганого одеяла шумы доходят до него приглушенно и тихо, но он все равно не может совсем отделаться от них. Отец долго кашляет, отхаркивается и сплевывает мокроту в умывальник. Хотя он при этом спускает воду, Герберт видит потом комочки слизи, налипшие на неровности и трещины старого фарфорового умывальника и скользящие в струе воды. Герберта от этого тошнит. Отец мог бы пользоваться носовым платком или, по крайней мере, как следует мыть за собой раковину. «Этот кашель от куренья, - всегда говорит мать. - Ты это еще поймешь, когда станешь старше».
Герберт поворачивается на другой бок. Может быть, сегодня у него будет хороший день. Он долго спал, отдохнул и набрался сил. Он пойдет в школу со все еще новой школьной сумкой. Он получил ее в подарок на свое четырнадцатилетие. До этого он ходил с ранцем, оранжевым в белую клетку, хотя никто уже из класса не носил ранца. Теперь это позади. У него тоже сумка, как и у других.
- Ты уже большой, - сказал отец, - скоро станешь взрослым.
- Придет время, и он вырастет, - говорит мать. - А какой он худой! Посмотри - кожа да кости.
Отец внимательно осмотрел Герберта и кивнул:
- Да, правда. В его возрасте я выглядел совсем по-другому. А он весь в тебя. У вас все такие. Вспомни своего брата, он до сих пор не стал настоящим парнем.
Герберт при этом сделал вид, будто ничего не слышит. Он и правда не хотел это слушать, ему было совсем неинтересно знать, как выглядел его отец в четырнадцать лет. Но он не мог просто выйти из комнаты, закрыв за собой дверь, - разразился бы страшный скандал. Его родители часто поступали так: говорили о нем, словно его вовсе не было рядом. Герберт тогда чувствовал себя каким-то неодушевленным предметом.
В день рождения он получил портфель и велосипед, о котором уже давно мечтал. «Но в школу ездить на нем нельзя. А то его еще украдут. Такой дорогой велосипед».
Почти у всех в классе были велосипеды, отличные, украшенные спортивными значками велосипеды. По утрам мальчишки гоняли, хотя это и было запрещено, по школьному двору и демонстрировали свою ловкость, особенно если на них смотрели девочки.
- Зачем же вы купили мне велосипед, если я не могу ездить на нем в школу?
- Днем, - сказал отец, - когда ты сделаешь все уроки, катайся сколько хочешь, я не возражаю. А в школе его запросто могут украсть.
Мать кивнула.
- Кроме того, школа ведь рядом, несколько минут можешь и пешком пройти.
Герберт, послушный сын, примерный сын, продолжает ходить в школу пешком, а велосипед стоит в подвале.
Герберт теперь уже окончательно понял, что со сном больше ничего не получится. Он думал только о том, каким будет для него этот день. Конечно, он, как всегда, купит себе перед школой две порции «банджо»[4]
, а потом прямо и бесстрашно пройдет мимо всех. Он покажет им, что они ему безразличны, что они ничего не могут ему сделать, потому что он спокоен и осмотрителен. Герберт напряг левую руку и пощупал мускулы. Не такой уж он и слабый. Если бы другие не были так глупы! Так глупы и крикливы. Герберт не выносил шума, просто страдал от этого.«Сегодня я не буду прислушиваться, - думает он. - Сегодня я просто не буду обращать внимание на шум. Как-нибудь я это сумею. Сегодня точно сумею».
Он представляет, как он идет мимо школы, выпрямившись, с поднятой головой, представляет, как он смотрит Клаусу прямо в лицо, а Клаус подходит к нему и говорит: «Мне очень жаль, Герберт, что я обидел тебя. Все тоже об этом жалеют. Мы больше никогда не будем делать ничего такого. Мы понимаем, что совершили ошибку. С сегодняшнего дня все будет иначе».
Клаус протянет ему руку, и Герберт пожмет ее. «Ладно, Клаус, - скажет он. - Не будем больше об этом. Все в порядке».
Герберт прячет в прохладную подушку свое пылающее лицо. Такого не будет. Такого никогда не будет.
Будет день как и все остальные. Он постарается незаметно пройти в класс и споткнется о первую же ногу, которую ему подставят. Он попытается быть приветливым с матерью, будет стараться помочь ей. Но из этого ничего не выйдет. У него, конечно же, выпадет из рук полное помойное ведро, и яичная скорлупа с кофейной гущей и сигаретными окурками вывалятся на пол в кухне. «Бестолочь, - скажет мать, - ты что, не можешь быть повнимательней?»
Это не будет необыкновенный день. Необыкновенных дней не бывает. Не бывает чудес. Кто ждет чуда, тот дурак. Только старухи ждут чуда.
Герберт все-таки опять засыпает. Ему еще остается час сновидений, перед тем как начнется этот день.