На последней странице

— Мы пускали его в ход, — невозмутимо продолжал лейтенант, — обычно убедившись, что поблизости нет даже охраны. Специалисты отвели на весь, как бы это выразиться… производственный цикл ровно два часа пятнадцать минут — из них час пятнадцать как раз уходило на допросы, и мы начинали их одновременно с нажатием кнопки «пуск» — вон там, на пульте. Да, кстати, об электронике: фотоэлементы расположены почти по всей длине коридора — вплоть до решетки. Всего их — пятнадцать пар, действующих по принципу турникетов. Поэтому очень важно не «вспугнуть» их, до добра это еще никого не доводило; вот почему лучше всего идти прогулочным шагом. Как только вы минуете последнюю пару «глаз», свет в коридоре погаснет, и тотчас осветится решетка, та самая, о которой я уже говорил. Одновременно откроются клетки, в которых мы держим собак — черт, угораздило же их здесь оставить… В силу известных обстоятельств бедолаги, надо думать, оголодали ужасно, поэтому, сеньор, вы там особенно не задерживайтесь…

Лейтенант снова взглянул на часы. Толстяк угрюмо перечитывал свои записи. Воцарившееся было тягостное молчание офицер прервал вежливым: «У нас есть еще две минуты, сеньор, и если вам что-то еще неясно…»

— Сколько у вас там содержится псов? — вопрос был задан с эдакой скучающей светской небрежностью.

— Да так… Десятка с четыре. Мы их использовали при допросах… а потом и на охоте, — в тон ему ответствовал лейтенант: он всегда щадил впечатлительность своего патрона. — Ну, нам пора, сеньор.

Толстяк отложил блокнот в сторону и молча стал наблюдать за лейтенантом, направившимся ко входу в коридор, — единственному пути, ведущему к спасению былого «цвета нации». Другие уже отрезаны… На мгновение высвеченное лицо лейтенанта показалось бледнее обычного, черты лица — заостреннее.

Лейтенант уверенно манипулировал на пульте, и эта молчаливая работа вдруг пробудила у толстяка приятные воспоминания. Может быть, потому, что похожий пульт находился в кабине его вертолета. Славное было время! Боевые машины взмывали и ложились на курс, и одним нажатием кнопки в пыль разносились непокорные рабочие кварталы. Бывало, бомбили и на малой высоте: однажды он даже разглядел лицо какой-то женщины. Запрокинутое, все в слезах…

Толстяк встрепенулся, отгоняя непрошеное видение.

— Ну, как там у вас, все готово? Сверим часы?

— Немного терпения, сеньор…

Кнопки на пульте игриво замигали зелеными и красными огоньками.

— Время пошло, сеньор!

Толстяк взглянул на часы. Ровно три. Лейтенант стоял перед ним, вытянувшись по уставу, — как в лучшие времена.

— Задание выполнено, генерал!

— Да, но эти бумаги… На столе их целая куча, а ведь, насколько мне известно, это…

— Списки без вести пропавших. Не извольте беспокоиться, я уже включил взрывное устройство. Оно сработает, как только люк по ту сторону холма захлопнется. И тогда никто и никогда их больше не увидит. Удачи вам.

— Благодарю вас. — В тоне генерала сквозила скорее озабоченность, чем грусть расставания.

Лейтенант круто развернулся на каблуках и парадным шагом прошел к лестнице. Долго еще вслушивался генерал в безостановочный бег по гулким ступеням. Слух его, казалось, обострился настолько, что был слышен даже скрип офицерских сапог — там, за стальной дверью… Все. Мертвая тишина сгустилась в нише.

Что же теперь делать? Рука сама потянулась к стопке листов на столе. Вот дьявол, сплошь известные всем имена! Скомканная бумажка полетела в корзину. Он вытащил еще один лист, за ним — еще, еще… Строка за строкой — ряды исчерканных красными чернилами, кровоточащих имен…

Его замутило, и он тяжело выбрался из кресла. Прошелся, внимательно оглядывая стены, — как голо все, пусто… Вернулся к столу, стараясь не смотреть на проклятые бумаги. Так как же получше убить время? Пожалуй, лучше уж поразмыслить над полученной инструкцией. Тем более что она внушала тревожившие его сомнения.

Толстяк поискал записи — помнится, он оставил их на столе. Здесь их не было… Не было?! Он кинулся перебирать один за другим разбросанные повсюду листки, но на глаза попадались лишь имена, имена, имена… Ничего, кроме имен!

Он запустил руки в корзину — на дне лежал лишь скомканный им в гневе листок. Генералу отчаянно захотелось вдруг выть, кататься по полу, рвать на себе волосы. Он опять зарылся в бумаги, ринулся под стол… Имена, проклятые имена, ничего, кроме исчерканных красным имен! Елозя по каменному настилу, он подобрался к креслу и, ломая ногти, стал отдирать край дорогой обивки… Вдруг ужасное подозрение рывком подняло его на ноги.

Лейтенант! Записи взял лейтенант! Но… как? Нет, нет, не может быть, ведь он диктовал из того угла, потом… Что было потом? Ах да, щелкнул каблуками, поприветствовал, смылся…