На последнем рубеже

Стоящий в десяти метрах фриц разворачивается в мою сторону. Какой-нибудь фельдфебель — именно командиры немецких отделений вооружены пистолетами-пулемётами МП-38/40. Да, я могу это определить — нас хорошо учили командиры, хлебнувшие лиха под Смоленском. Они-то и рассказывали о достоинствах и недостатках трофейного оружия, советовали использовать фрицевские автоматы только в ближнем бою — свыше 100 метров они никакой точности не имеют. Убеждали получше освоить родную трёхлинейку — оружие надёжное и точное.

Только вот незадача: моя сейчас застряла в теле убитого врага. Пытаюсь выдернуть, не идёт — а фриц всё разворачивается в мою сторону, медленно так, словно в воде. Руки немеют, по спине бежит смертный холодок…

В какофонии звуков боя я не слышу выстрела, но явственно вижу, как дёрнулась от удара голова врага. Тяжёлым кулем он валится на бок.

Время вновь ускоряется. Поднимаю выпавший из рук убитого немца (и что раньше не догадался?) карабин с примкнутым ножевым штыком и вновь бросаюсь вперёд, слыша за спиной раскатистое, яростное:

— УРРРА-А-А-А!!!

Командиры вновь подняли бойцов.

На этот раз добегают все; вокруг стремительно завертелась кровавая круговерть рукопашной схватки. В ход идут штыки, сапёрные лопатки, зубы, кулаки… Люди словно переродились в зверей — над полем повис жуткий, многоголосый вой.

Большинство немцев крупнее нас; хорошо откормленные, увитые крепкими мышцами, они не хуже красноармейцев владеют штыковым боем (а то и лучше). Щуплые, маленькие крестьянские парни из пополнения (кое-кто мясо попробовал впервые в армии) кажутся по сравнению с фрицами коротышками.

Но всё это с лихвой компенсируется мощным зарядом ненависти к врагу. И если до того немцы уверенно давили нас пушками, миномётами, пулемётами, то сейчас мы, по сути, равны; сейчас у нас есть шанс одолеть врага — и мы его используем.

Я успеваю добежать до очередного противника прежде, чем он успел перезарядить свой карабин. Колю длинным выпадом — но немец заученно сбивает мою винтовку ударом ствола и с силой бьёт в ответ.

В последний момент парирую укол ложем карабина — ножевой штык лишь скользит по телу прорезав шинель и кожу. Обратным движением бью навстречу упором приклада. Удар в голову получается не очень сильным, но немец отпрянул. Ещё одна выигранная секунда — и я заученно достаю челюсть врага прикладом с разворота. Фрица пошатнуло, но он остаётся стоять на ногах — мне не хватило замаха.

Враг отпрянул, колет в ответ. Но теперь уже я отбиваю укол стволом карабина. Дёргаю его на себя — и штык-нож в коротком выпаде вонзается в живот фрица…

Сержант Фёдор Аникеев, командир пулемётного расчёта 496-го стрелкового полка.

Контратаку 507-го (один неполный батальон) и батальона пополнения, который привёл какой-то важный командир из штаба фронта, немцы отбили. Да и то сказать, у фрицев пулемёты и сейчас имеются в каждом отделении, ровно по штату; они основа огневой мощи врага. А наши бежали в рост, на «ура» взять пытались… Нет, до кого добежали, ударили крепко, смяли, перебили в яростной рукопашной.

Но основная масса фрицев откатилась, залегла и открыла такой плотный огонь, что подобраться к ним стало просто невозможно. Потрёпанные батальоны отвели на станцию, зато наш 496-й полк практически в полном составе развернули для атаки.

Немцы ведь тоже откатились к Казинке. Но у них такая тактика: крепко ударить и, если противник слабый, додавить его с ходу. Если же сильно огрызается, фрицы отступят, людей поберегут. Подтянут артиллерию, миномёты, когда имеется — бронетехнику. Концентрируют силы. Ещё раз крепко обрабатывают оборону врага артогнём. И снова удар. Не получилось, опять большие потери — отступят. Ещё раз артподготовка. Ещё раз концентрация сил, подтягивание резервов. Ещё один удар… А населённые пункты за спиной обязательно укрепляют, причём быстро. Пара-тройка часов — и потеснить фрица из уже готового узла обороны не так-то просто.

Вот наши командиры и порешили, что атаку противника надо предупредить и выбить его из села раньше, чем он основательно в нём закрепится. Идея-то неплохая, но мне ли, ветерану боёв под Смоленском, не знать, как дорого нам обходятся такие атаки, как невелик шанс успеха…

Ещё раз внимательно осматриваю свой пулемёт. Мой ДП-27, «Дегтярев пехотный» образца 1927 года, уже, наверное, тысячу раз почищен, смазан, обтёрт — но подготовка оружия перед боем лишней не бывает. Да и успокаивает меня сей процесс. Ведь вроде не в первый раз в схватку, но пока стояли на переформировке в Ельце, уже успел отвык от… Как правильно сказать-то? От близкой смерти? От напряжения боя? От того, что надо идти кого-то убивать и сделать так, чтобы не убили тебя? Да, наверное, от всего.

— Вася, ты диски набил?

— Так точно, товарищ сержант!