Отсюда вытекала и вторая причина личной неприязни: до прибытия капитана обязанности ротного исполнял я, вчерашний взводный. И хотя, по существу, до командира роты я, быть может, действительно ещё и не дорос, подвигаться ради отсидевшегося в тылу командира, ещё и пороху не нюхавшего, мне не хотелось. Но и ставить лейтенанта (представление на старшего где-то затерялось) над капитаном никто не стал.
Селезнёв моё отношение хорошо понял, но уступать подчинённому нисколько не собирался. При этом всегда оставалась возможность, что нас вновь разменяют местами, в случае какого-либо прокола капитана. Что, в свою очередь, не добавляло ему любви ко мне.
Наконец, ротный крепко слушал начальство и действовал строго по указке, без проявления собственной инициативы в боях последних дней. Впрочем, это не только его недостаток, а, скорее, многих командиров, в том числе старших. Но кончается такое отношение или лобовыми атаками, сопряжёнными с большими потерями, или непродуманной, неумелой обороной, не способной остановить врага. Я же, в противовес капитану, всё время пытаюсь эту самую инициативу проявить.
Однако при всём при этом капитан — мужик на деле незлобивый и незлопамятный, без излишнего гонора. Хорошая зная матчастъ оружия и имея богатый опыт преподавания в училище, ротный сразу по прибытию включился в подготовку бойцов, добился лучшего (относительно других рот) обеспечения подчинённых, причём не только вооружением, но и обмундированием, и шанцевым инструментом. Опять же, кормили нас чуть сытнее.
И сегодня за столом я впервые увидел не ловкого каръериста-приспособленца, сумевшего неплохо устроиться, выгодно женившись, и прячущегося от фронта. Я прочувствовал, что Селезнёв действительно искренне любит жену, обожает детей (обе дочери). Капитан не бегал от фронта, хоть и не рвался в гущу сражений; имея за спиной уже собственную семью, не так-то просто рисковать собой — в какой-то миг я начал это понимать. И да, Селезнёв тянется перед начальством, от сих до сих выполняет указания старших командиров, но ведь воюет-то он всего ничего! В конце концов, идею, поданную Аникеевым (земля тебе пухом, друг), он поддержал.
Уже на прощание, когда Саша вышла из комнаты, а я крепко сжал руку ротному, Селезнёв сдержанно меня похвалил:
— Молодец, Влад, серьёзно. Всякие любят поиграть, да не всякие после ведут себя по-мужски. Ты правильно всё сделал, она теперь хоть что-то получать будет, как жена командира Красной армии. Да и пенсия в случае чего… Сам понимаешь, война.
— Понимаю, товарищ капитан. И… спасибо тебе, Егор.
…Уже подходя к Сашиному дому, я просил девушку уехать к моим родным в Саратов — там сейчас войны нет. Супруга заупрямилась — у неё есть своя семья, родители и куча младших братьев-сестёр, только вот деревня осталась за линией фронта. Но мы ведь обязательно их освободим, правда?
— Да, конечно, правда. Освободим…