На поверхности

А через три дня моих внутренностей практически не осталось.

В отсутствие Теи я тренировался еще усерднее, потребляя меньше еды, чем раньше, но каждое утро я упорно приходил в бассейн, и каждый раз что-то внутри меня умирало, когда она не появлялась.

Теодозия меня избегала?

Мудаки, которые здесь работали, ни хрена мне не говорили.

Я снял пару сотен с банковского счета, который открыли мои родители, чтобы я мог покупать вещи для школы, и хотя мне придется отчитываться за них позже, оно того стоило — у меня появился телефон. Теперь мне как-то нужно было отдать его Теодозии, чтобы такой ситуации больше не повторялось.

Потому что я отказывался верить в то, что Тея игнорировала меня.

Я просто не мог с этим справиться.

После пяти дней отсутствия контактов уровень отчаяния, который я чувствовал, граничил с безумием. Это также злило. Я не понимал, что, черт возьми, со мной происходит, но чувствовал себя перевозбужденным. Подавленным. Яростным и возмущенным.

В любом случае это было нездорово, и мой гнев был направлен на Теодозию за то, что она заставляла меня проходить через такое, но это не помешало мне приходить в бассейн еще два дня подряд.

Я пообещал себе, что после недели отсутствия контактов я все прекращу. Перестану приходить, перестану ждать. У меня уже было три «опоздания» за то, что я появлялся в школе в последнюю минуту перед звонком, и хотя мама практически распяла меня на кресте за это, мне было все равно.(Прим.: в американских школах три опоздания на урок приравниваются к одному прогулу, отрабатывать который могут заставить в выходной день).

Ничего не имело значения.

Ничего, кроме боли внутри и пронизывающего до костей холода, который я чувствовал все время, когда не был в воде, и без кучи свитеров и футболок мне всегда было чертовски холодно. А поскольку стояла теплая весна, то я выглядел странно в свитерах, которые смотрелись бы уместнее в середине зимы.

Я был брошен и должен был это признать. Мысль о том, что Теодозия избегала меня, убивала, и поэтому, черт подери, когда через восемь дней после того последнего раза я увидел ее, то метал гром и молнии, полный гнева, боли и гребаной радости от ее присутствия.

Но гнев и обида улеглись в ту же секунду, как только я увидел ее.

Она болела.

Боже, она все еще выглядела больной.

Сбитый с толку, я остановился у дверей. Наш обычный распорядок состоял в том, чтобы встречаться в бассейне, а не в холле Центра.

Почему она не приходила плавать?

Неужели пришла сюда только для того, чтобы сказать, чтобы я убирался к черту из ее жизни?

Я нерешительно топтался на месте, не зная, смогу ли справиться, но затем Теодозия увидела меня, и я едва не упал на колени, когда наши глаза встретились.

Жара, который наполнил меня, было достаточно, чтобы дни холода навсегда остались в памяти. Теодозия вздрогнула, как будто тоже его почувствовала, и это непроизвольное движение заставило меня сдвинуться с места.

Подойдя, я упал на колени рядом с ней.

— Где, черт возьми, ты была? — выдохнул я, но она услышала боль, почувствовала беспокойство и потянулась, чтобы обхватить ладонями мои щеки.

— Я-я болела.

Мои глаза расширились, но быстрый взгляд подтвердил то, о чем я подумал ранее — она выглядела болезненной и бледной. Мне пришлось удержать себя от того, чтобы не упасть в ее объятия, потому что, господи, это было хорошо.

— Тебе лучше? — хрипло спросил я.

Теодозия слабо пожала плечами. Устало. И ее руки упали с моих щек, как будто она была слишком измотана, чтобы их удерживать.

— Не совсем. Но я знала, что ты будешь волноваться. — Она на секунду замолчала. — Я пыталась прийти раньше. Честно, — прошептала она.

Мое сердце билось в горле, но я принял недосказанность, — ощущая беспокойство?скорее откровенный ужас — просто кивком. Я ни за что не собирался говорить, что чувствовал, будто схожу с ума, не имея с ней связи.

Теодозия бы решила, что я спятил, и теперь, когда я, наконец, увидел ее, мне не хотелось ее напугать, потому что если бы она подумала, что я странный или навязчивый, то, возможно, на самом деле стала бы избегать меня. А я был не согласен потерять связь с ней. Не смог бы обойтись без этого.

Господи, что, черт возьми, со мной не так?

Взяв ее руку в свою, я повернулся и опустил рюкзак на пол.

Теодозия нахмурилась, глядя на то, как я одной рукой пытаюсь расстегнуть молнию.

— Используй обе руки, — пробормотала она, но мои пальцы сами собой крепче сжали ее руку.

Я не отпущу ее.

Пока нет.

Черта с два.

Было неудобно, пока Теодозия не прижала свободную руку к сумке и не помогла мне. Когда я вытащил телефон, новый, все еще с защитной пленкой, она посмотрела на него, затем на меня и протянула ладонь.

— Спасибо, — пробормотала она, и я прерывисто вздохнул с облегчением.

— Никаких споров?

Я вроде как ожидал, что придется заставить ее взять его, но на шестой день, чувствуя себя на грани нервного срыва, я должен был действовать. Должен был сделать что-то упреждающее, и купить ей телефон казалось правильным решением. Когда все разрешится, я надеялся, что такая ситуация больше не повторится.