На повестке дня — Икар

— О нет, так просто вам не отделаться — никому из вас. В этой администрации не будет встречной субботней ночной резни, никакого бегства на корабль или в горы. Вы останетесь именно там, где вы есть, и сделаете все, чтобы вернуть корабль на прежний курс… Поймите меня правильно, меня не волнует, что люди думают обо мне, о вас или о доме, который я временно занимаю, но я действительно волнуюсь за страну. Сильно волнуюсь. Так сильно, что данный предварительный рапорт — предварительный, потому что он отнюдь не завершен, — останется в моем владении, под моей ответственностью. Он не будет предан гласности до тех пор, пока я не решу, что настало время его обнародовать… а такое время настанет. Обнародовать его сейчас — значит причинить вред самому могущественному президентскому правлению за последние сорок лет и нанести стране непоправимый урон, но, повторяю, рапорт все же будет обнародован… Позвольте вам кое-что объяснить. Когда мужчина, а однажды, думаю, и женщина, занимает эту должность, ему или ей остается только одно — оставить свой след в истории. Ну, я выхожу из этой гонки за бессмертием в следующие пять лет жизни, потому что за это время рапорт — полный его текст, со всеми ужасами — будет предан огласке. Но этого не произойдет до тех пор, пока зло и все преступления, совершившиеся в мою бытность президентом, не окажутся наказанными. Если это означает работать денно и нощно, значит, так вы и будете работать — все, кроме моего льстивого, сводничающего вице-президента, который немедленно уберется отсюда… И последнее, джентльмены. Если кто-нибудь из вас рискнет запрыгнуть на тот гнилой корабль, который, действуя и бездействуя, мы все создали, помните, пожалуйста, что я — президент Соединенных Штатов, обладающий невероятной властью. В самом широком смысле она включает в себя жизнь и смерть. Это просто утверждение факта, но если вы воспримете мои слова как угрозу… Что ж, ваше право. Теперь идите и начинайте думать. Пейтон, а вы останьтесь.

— Да, мистер президент.

* * *

— Дошло до них, Митч? — поинтересовался Дженнингс, наливая себе и Пейтону выпить. Они были у бара, скрытого в нише левой стены Овального кабинета.

— Скажем, так, — ответил начальник Отдела специальных проектов. — Если я через несколько секунд не получу виски, то снова начну дрожать.

На лице президента появилась его знаменитая усмешка; он передал напиток Пейтону:

— Что ж, неплохо для парня с коэффициентом умственного развития как у телефонного столба, а?

— Это было необычайное представление, сэр.

— Вот к чему, боюсь, в основном сводится моя должность.

— Я бы так не сказал, мистер президент.

— Конечно, сказали бы, и были бы правы. Вот почему королю — одетому во все свои наряды или голому — нужен сильный премьер-министр, который, в свою очередь, создает собственную королевскую семью — из обеих партий, между прочим.

— Прошу прощения?

— Кендрик. Хочу, чтобы он баллотировался на выборах.

— Тогда, боюсь, вам придется его убедить. Как говорит моя племянница — я зову ее племянницей, хотя на самом деле она…

— Я все о ней знаю, — перебил Дженнингс. — Так что она говорит?

— Эван прекрасно понимает, что произошло и что происходит, но еще не решился. Его ближайший друг, Эммануил Вайнграсс, очень болен и, вероятно, долго не проживет.

— Это я тоже знаю. Вы не называли его по имени — помните? — но оно присутствует в вашем рапорте.

— Ох, простите. Последнее время я мало сплю. Все забываю… Во всяком случае, Кендрик настаивает на своем возвращении в Оман, и я не могу его разубедить. Он охвачен навязчивой идеей остановить торговца оружием Абделя Хаменди. И довольно правильно полагает, что Хаменди продает по крайней мере восемьдесят процентов всего оружия, используемого на Среднем Востоке и в Юго-Западной Азии, которое разрушает его любимые арабские страны. На свой лад Кендрик похож на современного Лоуренса, который пытается спасти своих друзей от международного презрения и конечного забвения.

— Что именно, по его мнению, он может совершить?

— Судя по тому, что он мне говорил, в своей основе это мошенническая операция. Не думаю, что он уже это понял, но цель именно такая: выставить Хаменди тем, кем он является, — человеком, делающим миллионы за миллионами, продавая смерть каждому, кто ее купит.

— Почему Эван считает, что Хаменди волнует мнение о нем его покупателей? Он занимается торговлей оружия, а не миссионерской деятельностью.

— Но мог бы, если бы половина продаваемого им оружия не действовала, взрывчатые вещества не взрывались, а ружья не стреляли.

— Боже милосердный, — прошептал президент, медленно поворачиваясь и возвращаясь к своему столу. Затем сел, поставил стакан на промокательную бумагу и молча уставился на противоположную стену. Наконец повернулся и взглянул на Пейтона, стоявшего у окна. — Отпустите его, Митч. Он никогда ни одному из нас не простит, если мы его остановим. Дайте ему все, в чем он будет нуждаться, но сделайте так, чтобы он вернулся… Мне нужно, чтобы он вернулся. Стране нужно, чтобы он вернулся.

* * *