На повестке дня — Икар

К ним бросился мальчишка с заячьей губой. Видимо, он хотел помочь, но палестинец метнул в его сторону строгий взгляд, и тот поплелся на место.

— Слушай, Бахруди, а кого тебе велели разыскать?

— О Господи! Ты явно не в себе… Что, прямо так и выложить? А если нас подслушивают? — Кендрик кивнул на дверь. — Ну да ладно! Где Нассир? Многие им интересовались?

— Его убили.

— Кто?

— Морской пехотинец из охраны. Взял и застрелил. Пехотинца тут же прикончили.

— А мне ничего не говорили об этом…

— А зачем трезвонить? — Палестинец пожал плечами. — Перестрелка, перепалка… Убит охранник, убит наш…

— Стало быть, Нассира мы потеряли…

— Потеряли… Мягкий был человек. Чересчур много говорил, многому находил оправдание…

— А ты нет?

— Речь сейчас не обо мне, а о тебе. Давай выкладывай доказательство предательства.

— Зайя Ятим, — сказал Кендрик и замолчал.

— Что Зайя Ятим? — сверкнул глазами палестинец. — Она что, предатель?

— Я этого не говорил.

— Тогда зачем произнес ее имя?

— Она, конечно, заслуживает доверия…

— Она в тысячу раз надежнее тебя, Амаль Бахруди! — Палестинец оттолкнул Кендрика, и тот, чтобы не потерять равновесия, ухватился за край раковины. — Зайя предана нашему делу, работает не покладая рук, больше, чем кто-либо из нас.

— Говорят, она в совершенстве владеет английским, — сказал Кендрик.

— И не одна она!

— Я это заметил. Ну хорошо! Вещественные доказательства предательства я, разумеется, не в состоянии тебе предоставить, но могу рассказать о том, что наблюдал в Берлине. А ты сам определишь, говорю я правду или лгу, раз уж ты такой дока в определении истины.

— А ты, Бахруди, ведешь себя высокомерно, хотя сложившиеся обстоятельства отнюдь к этому не располагают.

— Ничего не поделаешь! Какой есть, такой есть…

— Давай выкладывай, что тебе известно о Зайе Ятим, — потребовал палестинец. В его голосе Кендрик уловил грозные модуляции.

— Ей доверяют, ее превозносят, она великолепный работник. Мне сказали, что, если не доведется разыскать Нассира, следует разыскать ее. — Эван покачнулся, поморщился, задержал дыхание. — Плечо горит огнем… Словом, если и ее не удастся найти, буду искать человека, которого называют Азраком, и еще одного, с седыми прядями в волосах, известного под именем Абиад.

— Азрак — это я. В переводе с арабского «азрак» означает «синий».

«Вот это удача!» — подумал Кендрик, не сводя взгляда с палестинского террориста.

— А почему ты здесь, в тюрьме, а не в посольстве?

— Я выполняю постановление нашего оперативного совета, — сказал Азрак. — Между прочим, во главе совета — Зайя Ятим.

— Странное постановление, — заметил Кендрик. — Может, я чего-то не понимаю…

— До нас дошли слухи, будто на арестованных оказывают давление, пытаясь тем или иным способом получить информацию. Было решено, что самый стойкий должен быть арестован, дабы навести в тюрьме порядок, иными словами — оказать нашим моральную поддержку.

— И Зайя Ятим остановила свой выбор на тебе? Так?

— Да. Потому что она моя родная сестра. Зайя уверена в моей приверженности делу, как и я — в ее. Мы будем бороться до самого смертного часа, ибо смерть уже заглядывала нам в лицо, она — наше прошлое.

«О такой удаче я и мечтать не мог!» — Кендрик мысленно возблагодарил Всевышнего, а вслух сказал:

— Я полагал, что Аллах нас покинул, но нет! Я нахожу человека, необходимого мне как воздух, в самом невероятном месте.

— Оставим Аллаха в покое! — воскликнул Азрак. — Утром тебя отпустят, когда обнаружат, что у тебя на шее нет шрама.

— Нет, не отпустят! — сказал Эван. — Этот шрам состряпали в Риме, где я опростоволосился. Всем известно, что его у меня нет и не было. Сейчас, должно быть, разыскивают истории моих болезней. Я делал себе зубы в Бахрейне и проходил курс лечения в Саудовской Аравии. Если их найдут, Амалю Бахруди придется держать ответ перед Израилем. Но честно говоря, мне сейчас не до этого.

— Мужества тебе не занимать! — вздохнул палестинец. — Но и высокомерия тоже!

— Какой слог! Нет, ты все-таки поэт, пиши стихи. Но если ты Азрак, родной брат Зайи Ятим, тогда тебе должно быть известно, что я наблюдал в Берлине.

— Ну, и что ты там наблюдал? Предательство, измену?

— Абсолютную глупость, а если точнее — алчность и корыстолюбие, что сродни предательству.

Эван повернул кран и, наклонившись над раковиной, стал смывать кровь с лица. Спустя пару минут он обернулся и спросил:

— Слушай, а вдруг ты не Азрак?

— Азрак я! Какой смысл врать? Сестра — там, в самом пекле, я — здесь… Подумай!

Эван завернул кран.

— Подумал! — сказал он. — Хорошо, что мы встретились. Вместе мы сделаем то, чего никогда не осилили бы, действуй каждый из нас по отдельности.

— Это уж точно! — сказал палестинец. — Ну, так что же ты видел в Берлине? Говори, а не то я…

— Постой! — Кендрик закашлялся. — Дурнота накатила. Сейчас вырвет… — Он наклонился над унитазом.

— Давай выкладывай, а не то я тебе дурноты добавлю…

— Из американского посольства тайком выносят фотопленки… А потом продают их за бешеные деньги. Лично я купил два ролика. Там засняты многие из ваших, есть кадры, где ваши издеваются над заложниками.