На пределе

— А ты у врача спроси, коли Дему не веришь, — вклинился в беседу Волк.

Ярый пристально посмотрел на серьёзное лицо врача скорой помощи и фыркнул.

— Фигнёй не страдай, Ярый, — подал голос Гвоздь. — Лучше, чем в военном госпитале к тебе не отнесутся, сам знаешь. Я помню, что у тебя неладно с врачами, но давай без бабских истерик.

Голубые глаза блондина яростно сузились, но возражений уже не последовало. Горе-герой больше не предпринимал попыток сопротивления. Молча ожидал своей участи в карете.

Сели в фургон быстро и молча, но я почему-то даже из-за чёрной занавески наблюдал за девушкой. Было в ней что-то такое, что притягивало взгляд. Странное ощущение, если честно.

В любом случае, заглядываться на девушку было нехорошо. Как-то предательски по отношению к Тане. Я задёрнул занавеску и отвернулся, но наткнулся на проницательный взгляд командира, который не сказал мне ни слова. Тем лучше. Мне вот сейчас вообще не до его шуток. Он до сих пор Демона подкалывает этой ожесточенной привязанностью к Нюте. А тот и правда, как больной. Попробуй подшути, так у него глаза кровью наливаются. Не зря его Гвоздь одержимым называет.

* * *

— Виноградова! Тебе говорили, что ты дура?! — прошипел Женька, повторив уже в пятый раз заданный вопрос.

Сегодня мне досталось от группы, от Ваклонского, от Ярыча, который по прибытию к машине скорой помощи отматерил не только меня, но и Всеволода, совершенно позабыв про субординацию. Его, конечно, его командир очень быстро заткнул, но всё равно неприятненько. Хотя всё это, в сравнении с тем, что мне пришлось испытать, находясь в подвале дома, полного наркотиков и взрывчатки, сущая мелочь. И я уже молчу о том, что творилось в своём доме. Несмотря на то, что ребята работали тихо и чисто, без жертв не обошлось. Эти окровавленные лица до сих перед глазами, несмотря на то, что за несколько лет работы я уже насмотрелась на них сверх меры.

Даже доставшийся подзатыльник от Женьки мне показался щелбаном.

— Жень, отстань, а? Я так задолбалась, что даже слушать ничего не хочу. У меня срыв операции по раскрытию, между прочим, даже не моего дела об угонах, похищение моей светлости, попытка изнасилования моей светлости, а ещё моя светлость альфовцу руку сломала!

— Уж не потому ли, что это он вашу светлость снасильничать пытался?

— Не смешно, Жень! — надулась я, и зачем-то буркнула: — Не потому.

Женя гоготнул и снова приобнял за плечи, устремив свои серо-голубые глаза в сторону здания.

— Боюсь представить, что было бы, если бы это был он.

Я вспомнила несостоявшегося насильника по имени Расул и решила не говорить Жене, что из подвала он буквально выползал на четвереньках, прикрывая все стратегически важные места.

— За раскрытие не переживай. Ваклонский изначально был против твоей кандидатуры, тем более, что там какие-то новые обстоятельства появились. А альфовец… Ну, по сути сам виноват. Иди лучше на допрос. Они давно там тебя ждут. У нас ещё работы много.

— Да уж. Умеешь ты утешить.

— Ну а то, — хлопнул он меня по плечу. — Не первый год вместе ведь, даже традицию завели по дням твоих косяков, — и улыбнулся насмешливо, напоминая, что и этим вечером расплаты не избежать.

Мдя. Я уже говорила, что влипание — это моё кредо? Ну так вот, я искренне убеждена, что без внезапно возникнувших проблем, составляющих основную часть моей жизни, день прошел зря.

Да ещё взгляд этот, который всем телом ощущала, пока раненому руку «чинили». Альфовец так нагло и так пристально смотрел, что я даже не позволила себе наорать на Женьку за подзатыльник. Странное чувство.

Вздохнула и отправилась искать Ваклонского, который ещё не закончил свою прилюдную порку. Будто мало сегодня бед на мою голову свалилось. А ведь единственное, чего мне хотелось сейчас, так это проставиться Женьке очередной бутылкой вискаря и забыться в пьяном угаре, чтобы на утро просто не вспомнить, весь сегодняшний день. Это ведь не так много, правда?

Вот только сейчас меня на допросе будут мурыжить до самого вечера, потом Женя заберёт мою обессилевшую тушу и утащит в ближайший бар, где две порции спиртного размажут меня тонким слоем по барной стойке, а утром я проснусь на диване в его уютной квартире с адской головной болью. И я отправлюсь сначала домой, чтобы привести себя в порядок, а потом бодрой антилопой помчусь на священный ритуал — планёрку, на которой Ваклонский разделает меня на… орехи. Именно на орехи, да. Не зря же всё управление за глаза Всеволода жутобелкой зовёт. Ну, зубы у него… выдающиеся. Причём, как родные, так и абстрактные. Как говорят в народе: «такому палец в рот не клади»

В общем, завтра мне тоже будет плохо.

Глава 2

Три недели спустя

— Боже, как же раскалывается голова, — мой собственный голос набатом разносится в упомянутой, усугубляя и без того моё ужасное состояние.

— Мне, конечно, приятно, но можешь и дальше продолжать называть меня Женей, — раздалось где-то во внешнем мире, сопровождаемое громким сюрпаньем, — Вставай, Виноградова. На оперативку опоздаешь.