На предельных скоростях

Медленно, ужасно медленно катимся вперед, заставляя толпу расступаться, освобождая нам путь, мне даже начинает казаться, что мы никогда не доберемся.

Наконец мотоцикл останавливается, и я поспешно снимаю шлем, желая как можно быстрее оказаться на земле.

Нас приветствую выкрики из толпы, но я не вижу ни одного знакомого лица, сколько бы ни оглядывалась.

Раш притягивает меня к себе, едва успевает слезть с байка, обнимает, прижимая спиной к своей груди, не давая окончательно растеряться.

— Улыбайся, конфетка, решу один вопрос, и мы тут же уедем, — шепчет на ухо, и я послушно улыбаюсь, будто мне только что рассказали нечто забавное.

Стою в кольце сильных рук Раша, окутанная его теплом, и чувствую себя более уверенно. Я полностью на виду, но в тоже время под защитой, сама наша поза говорит об этом, указывая: мы вместе. И я понимаю, что это не просто так, как и прозвучавшая только что просьба улыбаться. Раш показывает всем, что я с ним, ставит точку в постоянных сплетнях, домыслах и разговорах, которыми так славится Перекрёсток. Вот только сколько ни пытаюсь, не могу понять, зачем ему все это нужно.

Стараясь держать спину ровнее и, продолжая улыбаться как ни в чем не бывало, осматриваю народ на Перекрестке, вспоминая, как попала сюда впервые.

Как же много разговоров ходило об этом месте.

В тату-салоне, да и в мастерской, постоянно всплывал «Перекресток», который казался мне неким закрытым клубом, куда пускали только «своих». И я очень долго не могла попасть в эту «секту», от чего еще сильнее мечтала оказаться в месте, где собирались самые повернутые на скорости ребята Нью-Йорка и окрестностей.

Макс упорно не хотел брать меня сюда, несмотря на постоянные уговоры и даже согласие Леры. Слишком рискованным казалось ему везти несовершеннолетнюю в такое злачное, на его взгляд, место. Но мне все же удалось убедить его, объяснив, что, тусуясь с местными, я смогу привлечь новых клиентов в мастерскую, а значит, заработать дополнительные деньги.

Как сейчас помню разочарование, охватившее меня после первой поездки на Пустырь. Слишком уж я идеализировала это место, представляя его неким вип-клубом, а не большой пьяной тусовкой, каким он оказался на самом деле. Лишь спустя месяц постоянного присутствия на Перекрестке, я смогла понять и разглядеть за пьяными лицами людей, которые были увлечены и неважно чем: гонками, скоростью или татуировками. У каждого из них была своя страсть, а у некоторых — несколько. Но всех их объединяло одно: у них горели глаза, когда речь шла о любимом деле, и только тут все эти ребята могли найти родственные души, найти таких же повернутых, как и они.

Я во многом понимала местных, ведь у меня тоже есть свое увлечение, пусть и не такое опасное или модное, но от этого не менее любимое.

Рисование — то, без чего я не вижу свою жизнь. Я могу заниматься им часами напролет, забыв о сне, голоде и окружающем мире. Я не буду рассказывать, что через рисунок, как умею, пытаюсь выразить себя и свой внутренний мир.

Нет.

Рисование — моя комната отдыха, место, где я могу спрятаться, занимаясь тем единственным, что по-настоящему умею и люблю. Мое убежище, которое помогает отстраниться от всего.

Не думаю, что такое отношение присуще всем.

Например, для Раша, я уверена, скорость сродни зависимости, страсти, которой он вечно одержим. Мне бы очень хотелось когда-нибудь заменить ему постоянную потребность в гонках, хоть я и понимаю, что это неосуществимо, ну или практически неосуществимо.

Как там? Надежда умирает последней?

От невеселых мыслей меня отвлекает Лера, уверенно продвигающаяся вперед сквозь толпу и бесцеремонно расталкивающая народ локтями. Одного взгляда на нее хватает, чтобы понять: ничего хорошего ждать не стоит.

— Ты совсем сдурел?! — Начинает она без приветствий, обращаясь, естественно, к Рашу. А я стою, по инерции продолжая улыбаться и стараясь сообразить, что же такое произошло.

— Сомневаешься? — Голос Раша спокоен и едва различим на фоне гула всеобщего веселья, и лишь по тому, как крепче сжались его пальцы на моих предплечьях, я могу догадаться, что он не так невозмутим, как хочет казаться.

Лера делает глубокий вдох, продолжая буравить нас тяжелым взглядом. Мне кажется, будто она считает про себя до десяти, чтобы не сорваться и не начать кричать.

— Макс рассказал мне, чем закончилась встреча, но это не повод так себя вести. Раш, можешь ты быть благоразумным?

— Благоразумным? Мне все это уже поперек горла, — ледяной тон, которым Раш произносит эти негромкие слова, заставляет меня невольно поежиться. — С тех пор, как я вернулся, то только и делаю, что осторожничаю и веду себя благоразумно. И к чему это привело? Результат — ноль! Поэтому пошло все к черту!

— А ты уверен, что сможешь позаботиться о ней? — Лера кивает в мою сторону, и я еще больше теряюсь, понимая, что разговор идет обо мне. Раш молча сажает меня на мотоцикл, а сам устраивается впереди и лишь после того, как заводит двигатель, отвечает, перекрикивая шум работающего байка:

— Нет, Лера, ты это хотела услышать?! Я уже ни в чем, бля@ь, не уверен!