На прорыв времени! Российский спецназ против гитлеровцев

Поднявшийся со своего места маршал шел к трибуне под гром аплодисментов. Не хлопал один только Берия, внимательно рассматривая лица сидящих в зале людей сквозь круглые стекла своих очков.

Пожав руку маршалу, Сталин сошел с трибуны и уселся на свое место.

Улыбнувшись, Рокоссовский глубоко вздохнул и начал говорить, практически не заглядывая в лежавший перед ним листок с тезисами.

— Одна из центральных идей разработанного плана развития Союза Советских Социалистических Республик заключается в том, что мы создаем политическую систему, не имеющую себе равных, в том числе и среди стран западной демократии. Но что конкретно имеется в виду? — едва начав говорить, маршал мгновенно забыл про неуверенность. Не страшнее чем в бою.

— Западная система — это многопартийная система, правительство доказывает свою правоту тем фактом, что его выбрали. Партия «А» должна показать, что партия «Б» никуда не годится, и наоборот. Эдакое постоянное перетягивание каната.

Наше правительство должно активно прибегать и уже сейчас это делает к консультациям при принятии решений. Нам необходимо иметь возможность взгляда на проблему с разных сторон, а это значит, что обсуждения необходимы. Однако, этот процесс не должен затягиваться — важен быстрый приход к единому мнению, возможно даже и компромиссному в той или иной степени. И после того, как это мнение выработано — все должны работать с максимальной отдачей для достижения поставленной цели.

Советские люди — это мудрые люди, хорошо воспитанные, образованные и подготовленные. Может быть, пока еще не все — но с каждым годом мы все ближе к этому. И поставив единую цель, а потом вместе продвигаясь в ее направлении, советский народ способен на все, что угодно. И последняя война — более чем убедительное подтверждение этих слов!

Наблюдающий за Рокоссовским Сталин незаметно ухмыльнулся. Забывший про бумажку маршал полностью захватил внимание зала.

— Наше большое преимущество вот еще в чем: если правительство не уверено, будет ли работать то-то и то-то, у нас есть возможность поставить эксперимент в отдельных областях — что невозможно в странах Запада. И именно так мы и будем поступать. Пробовать и ошибаться.

Ведь все наше государство — это самая крупная экспериментальная программа, когда-либо существовавшая в мире. Пробуя самые разные подходы, на самых низших звеньях — мы будем выбирать лучший вариант. Если что-то получилось, оно будет принято, не сработало — будет отвергнуто. Даже сейчас, когда мы все еще в начале пути, есть множество примеров, когда инициатива, идущая снизу, была принята руководством и воплотилась в постановления, действительные для всей страны.

На Западе доказательство правоты правительства — это его победа на выборах. А у нас — достигнутые результаты. Вот это — демократия. А вовсе не тот строй, где человек не может зайти в магазин только потому, что у него не такой цвет кожи, — Рокоссовский замолк и сделал глоток воды. В зале слышались одобрительные выкрики.

— Так что же у нас за система? Наша система — это прагматическое, систематическое продвижение к построению нового, процветающего общества. И как говорил товарищ Сталин: мы не должны останавливаться на этом пути. Потому что остановившись — мы проиграем. А у нас нет такого права!

Еще почти час пришедшие в здание ЦК люди внимали словам Рокоссовского, прерывая его аплодисментами, часто становящимися «бурными и продолжительными» и «переходящими в овацию».

И за этот час Лаврентий Павлович Берия сделал для себя несколько отметок.

Если кому-то не нравится новая политика партии и люди, ее продвигающие — тем хуже для этих «кого-то»…

5 сентября 1942 года Голландия, г. Арнем

— Эй, Леня! Леня! Васильев! — наконец, майор услышал зовущего его Шимазина и повернул голову.

— Чего такое? — спросил он у однополчанина, терпеливо дождавшись, пока тот проберется через наполнявшую перрон толпу солдат.

— Вы когда грузитесь?

— Да сейчас, собственно, и грузимся. А что?

— Да мне в штабе ничего не объяснили, сказали что-то вроде: «планы поменялись, грузи батальон», а куда, чего, когда — ничего не сказали. Попробовал ломануться к полковнику, а у того сам Малиновский…

— Послал?

— Ага. Вежливо так, — Терентий удрученно развел руками.

— А вот нефига было утренний сбор пропускать, — Васильев погрозил другу пальцем.

— Да я же по уважительной причине, — скептический взгляд Леонида был вполне объясним, учитывая, что Шимазин был большой любитель женщин, и пропуск хорошенькой особы слабого пола мимо своего обаяния считал чем-то вроде преступления.

— И сколько лет этой самой причине? И каков цвет ее волос и глаз?

— Черт его знает. Лет где-то около сорока, волосы светлые, а глаза… ну не знаю, я не рассматривал.

— ??? Это… в смысле… ты сейчас вообще о чем? Ты чего, решил перейти на женщин постарше? Молоденькие больше не устраивают?

— А кто вообще сказал, что это была женщина? — предельно серьезным тоном поинтересовался Шимазин. После чего, глядя на выражение лица Леонида, расхохотался.