На прощанье я скажу

— Она умная девочка. Она отлично и без меня справлялась.

Элейн качает головой, отходит от стола.

— Ты можешь повторять себе это до посинения. Но это не прибавит правды твоим словам.

Она с болью смотрит на него, разворачивается и стремительно уходит. Сильвер кивает тем парам напротив, как бы извиняясь.

В центре танцпола диджей обращается к гостям:

— Леди и джентльмены, специально для вас семья Росс рада представить мистера Дейва Зелински, прорицателя!

Зал встречает аплодисментами высокого, худого, совершенно лысого мужчину в дорогом смокинге. Он выходит вперед и берет микрофон:

— Большое спасибо, леди и джентльмены. Как насчет небольшой овации нашей хозяйке, Эшли?

Снова аплодисменты. Сильвер понимает, что больше не может находиться в этой жаркой, громкой, слепящей зале, полной чужих ему людей. Он поднимается и начинает продвигаться к выходу.

— А сейчас мы немного развлечемся, — сообщает Зелински, направляясь к столикам. — Мне нужен доброволец. Давайте, не стесняйтесь, здесь же бесплатный бар, кто-то наверняка принял для храбрости.

Реприза опытного профессионала. Парень в этом деле явно не первый год. Сильвер гадает, как всегда, когда сталкивается с артистами, играющими на том же поле в развлекательном бизнесе, что и он сам, какой трагический поворот в жизни заставил этого парня трудиться на ниве празднований бар-и бат-мицв.

Но если с его историей и не все ясно, то ад одиночества и ненависти к себе, ожидающий Сильвера дома, от и до предсказуем.

Он все еще под впечатлением от гневной тирады матери и потому до последнего не сознает, в какой неподходящий момент оказывается у танцпола. Но теперь уже поздно.

— Прекрасно! — восклицает Зелински, подскакивая к нему. Берет Сильвера под руку и увлекает в центр площадки. — Вот и наша первая жертва!

— Нет, — говорит Сильвер. — Я шел…

Зелински поворачивается к нему.

— Как вас зовут, сэр?

— Сильвер.

— Давайте поприветствуем Сильвера аплодисментами! — призывает Зелински.

Толпа аплодирует. Сильвер видит отца, стоящего среди пожилых мужчин. Он резко оборачивается к сцене, в его глазах сквозит беспокойство. Он видит Кейси, стоящую сзади, встревоженную и униженную передрягой, в которую он умудрился угодить.

— Итак, Сильвер. Прежде чем я проникну в ваши мысли, мне нужно чуть лучше узнать вас. Кем вы работаете?

— Я музыкант.

— Хороший?

— Нормальный.

— Да, я тоже. Поэтому выступаю на бат-мицвах. Все дело в мастерстве, верно?

Публика одобрительно хихикает.

— Хотите ли вы что-нибудь сказать Эшли? Мы все внимательно слушаем.

— Мои поздравления, Эшли.

— А откуда вы знаете виновницу торжества?

— Я ее не знаю.

— Так вы что, заявились без приглашения?

— Да. Выходит, что так.

Тут Зелинскому явно становится неловко. Он не понимает, как это обыграть. Он вопросительно смотрит на Сильвера, тот пожимает плечами. В зале повисает тишина. Сильвер вдруг видит, что Зелинский покрылся потом, который струйками стекает с лысой макушки к вискам. Он чувствует, что и него взмокла спина. Взгляд падает на Кейси, которая подалась вперед и отчаянно мотает головой в сторону выхода.

— Привет, Кейси, — говорит он и машет рукой.

Он не сообразил, что Зелински все еще держит перед ним микрофон, и его голос разносится по всему залу Кейси вся сжимается — три сотни взглядов устремляются на сцену в поисках ее. Она вспыхивает и машет в ответ, выдавливая натужную, но, думается Сильверу, все же очаровательную улыбку. Не сводя глаз с Кейси, Сильвер забирает микрофон у Зелински.

— Мне так жаль, детка, — произносит он.

Широко раскрыв глаза, Кейси выразительно качает головой. Не сейчас! Пожалуйста!

Но это как наблюдать за самим собой с потолка, с аляповатой люстры, висящей в центре зала, и ничего не остается, как вместе со всеми наблюдать за происходящим.

— Я не хочу быть здесь, — говорит он. — Я не знаю, почему я здесь. Под здесь я не имею в виду именно этот праздник, хотя, если уж честно, зачем я на нем, я тоже не знаю. Не знаю всех этих людей и, судя по этой нелепой вечеринке, уверен, что большая их часть не вызвала бы у меня симпатии. Но я не об этом.

Он смутно сознает, что тишина в зале наливается тяжестью, ее уже ничто не нарушает. Ни звука.

Ни звяканья вилки о тарелку, ни шепота, ни сдержанного кашля. Из вежливой тишины она превратилась в жадное внимание. Кейси перестала кивать на дверь. Теперь она просто глядит на него, трудно сказать, с ужасом или интересом — свет видеокамеры слепит ему здоровый глаз. Но сейчас он владеет ее вниманием и не знает, когда представится другой случай.

— Не знаю, как я превратился в такого человека, в этот никчемный, жалкий космический шлак. Я много раз прокручивал это в голове, пытаясь определить момент или событие, с которого все пошло не так, но не могу. Это как будто как-то вечером я лег спать, а проснулся в полном онемении.

Она чуть сдвинулась и теперь стоит в проходе между столиками, и он уже может разглядеть ее лицо. Настолько, чтобы увидеть, что она плачет.