На прозрачной планете

Теперь-то, задним числом, может показаться, что открытие было сделано слишком легко. Посмотрели пленки и нашли. А впрочем, почти все астрономические и почти все физические открытия делаются именно так: берут тысячу фотографий и изучают. У Сошина снимки уже имелись. В сущности надо было только проверить: да или нет? И пленка сказала «да!» Пологие прогибы нашли все — и Галя, и Бобров, и студенты. Елена отыскала целых три прогиба. Один из них указал правильное направление.

И снова шагают верблюды по пустыне, песчаной, глинистой, каменистой, лесистой, соленой. Тарахтит танкетка, верблюды мягко ставят на горячую землю свои огнеупорные пятки. За ними, изнывая от жары, плетутся люди… и говорят:

о кубических километрах воды, об оазисах, равных Фергане и Мургабу, о зеленой полосе поперек пустыни, до самого Красноводска;

о хлопке, винограде, персиках, огородах и комбинатах и о том, хватит ли воды для черной металлургии или руду придется вывозить отсюда.

— Семьдесят кубических километров — это больше Аму-Дарьи, — беспокоится Галя, — Значит, вода тут не только амударьинская. Нет ли притока соленых вод из Аральского моря?.

— Вот и я думаю, как бы проверить, — замечает Сошин. — Кристаллы соли мы находим легко, но тут соль растворенная.

Шесть путников, изнуренных, изнывающих от жажды, бредут по пустыне. Если пересохнет ближайший колодец, если проводник Абдалла заблудится, все они погибнут от жестокой жажды. Но жалкие обладатели маленьких фляжек рассуждают о морях и реках. Кто они — дон-кихоты, воображающие себя могучими владыками, или дервиши арабской сказки — те, что видели подземные клады обоими глазами, но стали слепыми для надземного мира?

— Есть ли уверенность, что вода не соленая? — беспокоится Галя.

10

И вот наступила осень — южная осень, с таким же синим небом и беспощадным солнцем — почти таким же беспощадным. Только с утра на далеких горах громоздятся облака, но и они тают к полудню, так и не пролив ни единой капли. А в Москве идут дожди, блестят огни на мокрых мостовых, и толпы театралов охотятся за лишним билетиком, и скоро первое число — вступительная лекция…

— Не пора ли вам, ребята, домой? — спрашивает Сошин ежедневно.

Но «ребята» отказываются. Только потому, что за окном они видят одинокий треножник. Бурение должно решить, оправдал ли себя подземный рентген, оправдалась ли методика Сошина, зря они работали целое лето или нет и что прячется под пустыней — река или пологий прогиб? А если есть там вода, какова на вкус, не солоновата ли?

Треножник одиноко возвышается над равниной, Сошин настоял, чтобы ограничиться вопреки правилам одной-единственной скважиной. И Мустабеков, мастер-бурильщик, подвижной бакинец с маленькими усиками, говорит, разводя руками:

— Десять лет работаю, никогда не слыхал, чтобы на новом месте бурили одну скважину. Восемьсот девяносто метров бурить, да? А восемьсот девяносто первый уже не надо бурить, скажи пожалуйста?

— Каждая скважина стоит сотни тысяч, — возражает Сошин. — Для того и изобретался подземный рентген, чтобы экономить эти сотни тысяч.

Бурение началось в конце августа. Пройдя поверхностные рыхлые пески, скважина углубилась в коренные породы. Вместе с Сошиным студенты приходили на вышку несколько раз в день. Они рассматривали шлам — обломки разбуренной породы, и керны — аккуратные каменные цилиндры, извлеченные из скважины. И как приятно было каждый раз убеждаться, что аппарат не подвел! Как радостно видеть воочию те самые минералы, которые темными пятнами мелькали на экране!

Все шло именно так, как предсказывал Сошин. Под слоем песка лежали обломочные породы, образовавшиеся из скатившихся с гор камней. В песках бурильщики дважды встречали водоносный слой. Это была не та вода, которую они искали, а соленые грунтовые воды. Всякий раз Сошин предупреждал метров за двадцать, и опытные мастера быстро справлялись с водой, преграждая ей путь цементным раствором. Довольный Мустабеков говорил, расплываясь в улыбке:

— Всегда бы с таким геологом работать.

Под песками и глинами начались известняки. Бурильщики извлекали из скважины чистые, светлые, похожие на сахар ноздреватые колонки. А на двести пятидесятом метре попалась даже прослойка угля. Но прослойка была очень тонкая, сильно засоренная глиной. Добывать здесь уголь не имело никакого смысла.

Потом пошел плотный красноватый песчаник. Виктор знал, что красный цвет — признак сухого пустынного климата. Значит, и в те времена здесь была пустыня. А в промежутках приходило море или болото (уголь возник в болоте, известняк — в море). Может быть, еще через миллионы лет опять придет море. Впрочем, теперь уже не придет само собой. Отныне только человек на земле распоряжается морями и пустынями.

400… 410… 420 метров! Результаты работы бурильщиков ежедневно вывешивались на доске у культбудки. И не только свободная смена, но и чабаны из окрестных совхозов приходили справляться, как подвигается многообещающая скважина.