На пустом месте

Они дерутся, как большевики с меньшевиками за границей,- Горький все недоумевал, почему борцам за счастье народное так трудно договориться между собой, дело-то хорошее… Сегодня, наблюдая полемику вокруг «Русской доктрины» (сборника манифестов русских националистов, одобренного митрополитом Кириллом), я с особой отчетливостью вижу то, о чем догадался давно. Нет и не может быть согласия между людьми, которые никак не могут договориться, кто из них более русский. А критерием русскости они делают грубость, отвратительность, некультурность и даже антикультурность – поскольку любая культура главной своей целью ставит борьбу с такими имманентностями, как кровь и почва. Культура – все, чему удалось подняться над этими изначальными данностями; собственно, в их преодолении культура и заключается. Она для того и существует, чтобы человек рос над собой – над своей животной природой и обедняющими его границами вроде происхождения, нации, города проживания. Ни один национализм, чьей главной установкой является борьба с культурой и сопутствующее ей обожествление данностей, не может предложить своим адептам ничего привлекательного, а идеологи его заняты бесконечным выяснением отношений. Почему бесконечным? Потому что, если предел человеческому совершенству все-таки есть – по крайней мере, на конкретном историческом отрезке,- то несовершенство беспредельно. Всегда найдется тот, кто хуже. И он-то объявит себя более русским: более бескультурным, циничным, сервильным. У большевиков была та же проблема: напрасно их вечные склоки пытались объяснить эмиграцией, неизбежными разногласиями в стане проигравших… Но они и после победы так же цапались – вспомним фракционную борьбу начала двадцатых и целенаправленное самоуничтожение тридцатых. В такой ситуации действительно выживает худший – что и доказал пример Сталина. На втором месте от конца был Троцкий, и у него были шансы,- но Сталин оказался хитрее и глупее. Это вещи взаимообусловленные: «Кто хитер – не умен» (Новелла Матвеева).

Именно поэтому власть в России никогда не сделает ставки на русский национализм в его нынешнем варианте, хотя сотни этих национальных идеологов текут сейчас в Кремль, умоляя именно их позвать в советники, хвастаясь влиянием в патриотической среде и обещая лично сдавать наиболее отвязанных экстремистов из числа единомышленников – чтобы не порушили стабильности. В Кремле, конечно, тоже работает отрицательная селекция – но не до такой же степени, иначе давно и Кремля бы никакого не было. Русские националисты все время спорят, кто из них менее человек, страстно ополчаясь на все, что делает людей людьми: свободу выбора, широкий кругозор, отказ от угрюмого местничества, щедрость, иронию… Русский национализм расчеловечен до предела: литература давно нечитабельна, программа сводится к репрессивным мерам, а любой масштабный проект ведет к массовому истреблению населения (и им чаще всего ограничивается). Когда-то мне казалось, что этот национализм – идеология захватчиков, надсмотрщиков, при которой начальником всегда становится не самый компетентный, а самый жестокий и горластый. Сейчас я думаю, что все проще – хотя годится и «захватническая» метафора. Просто существует особая категория людей, для которых невыносима христианская установка «быть лучше»: лучше соперника, врага, лучше себя, наконец. Для них приемлем один вариант – быть хуже и тем побеждать.

Но Господь устроил мир очень правильно (что и наводит на мысль о рукотворности, умышленности этого мира). Человек, мыслящий так, рано или поздно обречен уничтожить всех вокруг себя, а потом себя. С большевистской системой так уже было – и в этом смысле, правы сменовеховцы, большевики действительно органически русское явление, если брать русское в их агрессивном, антикультурном и архаическом понимании. И не видать бы им никакой власти, если бы не полный крах государства, к которому они не были причастны ни сном, ни духом.

Будем надеяться, что сегодня до этого не дойдет.

2007 год

Дмитрий Быков

Эффективный менеджер

Если бы Господь Бог был эффективным менеджером, стариков и детей не было бы. Все рождались бы двадцатилетними и умирали шестидесятилетними, задав на прощание скромную корпоративную вечеринку с тостами типа «Я был счастлив работать с вами». Вижу эту вечеринку совершенно отчетливо: коттеджный поселок, барбекю, гости, обсуждающие последнюю распродажу,- все, как в норвежском «Неуместном человеке», где «тот свет» оказывается раем для эффективных менеджеров и адом для традиционного человеческого существа.