На пустом месте

Мужчине положены благородство и сдержанность, а Безруков откровенно кидается на журналистов и критиков, которым почему-либо не нравится его работа. Мужчине положена трезвая самооценка, а Безруков все объясняет завистью несостоявшихся людей. Мужчина должен уважать другого мужчину, а Безруков доказал, что в грош не ставит великого национального поэта Есенина: ради собственного успешного проекта он нашего национального гения эксгумировал и убил вторично. Мужчина не повернется спиной к императрице, читая собственные патриотические стихи. В сценическом антураже мужчины есть средства для изображения мужественности – а не только пьянки-гулянки и непрерывный мат, не только блатная истерика; достаточно посмотреть, как легко, небрежно, далеко не в полную силу играет Александр Михайлов в той же картине – и многое станет понятно. Михайлов – не самый сильный и, к сожалению, не самый умный современный актер (иначе бы, конечно, не согласился на такую роль). Но он мужчина, и этого не отнять. Безруков не в состоянии сыграть мужество даже там, где оно требуется по сюжету: он и дерется по-бабьи, хватая Пастернака в драке за причинное место. Подсознательная тяга! Не замаскируешь.

И, конечно, комплекс Антигоны. Эта почти девическая, нерассуждающая, нескрываемая любовь к «бате». Нельзя так пиарить собственного отца – это и Никита с Андроном Михалковы отлично понимают, их отзывы о Сергее Владимировиче отличаются тактом и сдержанностью. Ну не умеет твой отец писать пьес и романов, и играть не очень умеет – куда ж ты его тянешь везде, что ж позоришь! Нет, нельзя. Только женщине присуща такая страсть к отстаиванию гениальности своих родственников. Помните, как у Чехова мать двух девочек, похожих на две булки, расхваливала своих ни на что не похожих красавиц?!

И еще одна, пожалуй, определяющая черта. Женщине присуще самолюбование. Говорю об этом без всякого женоненавистничества. Женщине действительно есть чем любоваться: красота, изящество, изысканная и строго дозированная слабость… Вот этого кокетства в Безрукове хоть отбавляй. И отчетливей всего оно проявилось в исполнении роли участкового милиционера, в сериале «Участок». «Чувствительный милиционер» – это было у Муратовой. Но кокетливый милиционер – это ноу-хау нашего героя, его эксклюзивное изобретение. Я бы даже сказал, чувственный милиционер. И песенку он поет соответствующую, причем вторит ему хриплым бабьим голосом сам Николай Расторгуев – еще одна заслуженная артистка нашего драмтеатра, не способная компенсировать это изначальное пухлое бабство брутальностью текстов и патриотизмом высказываний. Я этот тип дворовой страшной женщины, следящей за порядком, хорошо знаю. Она точно таким же, расторгуевским голосом запевает в каждом застолье «Отговорила роща золотая». И песенка у них тоже нежная, женственная: «Вот листочек с березки упал на плечо – он, как я, оторвался от веток… Только пальцы по кнопочкам, эх, пролетят, а последняя, эх, западает». Может мужчина, кроме как под дулом пистолета, спеть такие слова? «Не в этой жизни».

Да и вообще наши ура-патриоты по-дамски пухлы, по-дамски обидчивы, округлы в движениях, нежны к единомышленникам… Ни в Сергее Бабурине, ни в Дмитрии Рогозине не прочитывается ни мужского начала, ни, простите, конца. Сергей Безруков из этой же дамственной плеяды, изнеженной, изнервленной и страшно нетерпимой к любой критике. Я вам что хочу посоветовать, ребята: меньше визгу. Больше сдержанности. И вообще: учитесь у Земфиры.

2005 год

Дмитрий Быков

Орлуша, большая ты стерва

Главный русский поэт нашего времени – Андрей Орлов.

Главный – не обязательно лучший, тем более что с критериями хорошего и плохого в поэзии разбираются веками и ни до чего серьезного не доразбирались. Все люди разные, одному подавай арбуз, а другому – свиной хрящик. Одному – тяжеловесные стилизации под Византию или серебряный век, другому – любовные страдания, а третьему – верлибры об одиночестве где-нибудь на грязном брайтонском биче. Это, конечно, печально, что единого критерия гениальности так и нету. Бывают люди, которым Пушкин не нравится, от Бродского тошно, Блок скучен; есть те, кого даже мои стихи не радуют. Мучаемся, но терпим.

Эта неразбериха щедро компенсируется тем, что с главным поэтом всегда все понятно. Главным поэтом называется тот, кого любит, переписывает от руки и, главное, помнит наизусть максимальное число людей. С прозой труднее – ее наизусть не выучишь, разве уж очень хорошую, вроде Ильфа с Петровым (из которых, кстати, и позаимствован заголовок настоящей статьи). А со стихами критерий очень внятный: если поэта цитируют наизусть, причем не только те, кому положена хорошая профессиональная память, значит, он главный и есть. Массовое сознание не врет.