На пути к краху. Русско-японская война 1904–1905 гг. Военно-политическая история

Витте был доволен результатами встречи. «Беседа моя, — докладывал он, — по мнению барона Розена, может иметь серьезное влияние на здешнее общественное мнение и во всяком случае не может не тревожить японцев, так как бывшие у меня лица являются банкирами Японии»{2233}. Настроение американской прессы действительно начало меняться в лучшую для России сторону. Разумеется, Я. Шиф и возглавляемый им банк был заинтересован в получении Японией контрибуции, и, как следствие, в возвращении организованных для Токио кредитов. Не менее того, впрочем, этот банк был заинтересован в приостановлении военных действий на том пределе, за которым начинался значительный риск. Американские финансисты дали знать японской делегации, что они не предоставят более Токио займа (через три месяца после окончания войны японцы разместили займ на 107 млн. долларов в Лондоне и Берлине){2234}.

Витте дал категорически негативный ответ на требования выдачи кораблей из нейтральных портов, уплаты контрибуции, уступки русской территории, и ограничения прав на использование КВЖД и вооружений на Дальнем Востоке. Всем своим поведением Витте демонстрировал, что поражение, пусть и весьма неприятное, в далекой колониальной войне ничем страшным России не грозит. 4(17) августа во время дискуссий по вопросам о контрибуции он заявил: «Вот если бы японцы заняли Москву, то тогда можно было бы поднять такой вопрос»{2235}. Русская делегация продолжала радушно общаться с представителями прессы, японцы, по словам американского журналиста, «захлопывали им перед носом двери»{2236}. Они ограничивали себя ежедневными «бессодержательными» бюллетенями, которые зачитывались в холле гостиницы, в которой жила японская делегация. Что касается Витте — он был постоянно открыт для общения со всеми журналистами, вне заивисмотси от того, как они освещали ход переговоров{2237}.

Несколько раз переговоры находились на грани срыва, и в конце концов самым главным вопросом споров стал Сахалин. Японцы готовы были рассмотреть вопрос о выкупе оккупированного острова или его аннексии взамен на контрибуцию и отказ от требования выдачи русских судов в нейтральных портах и ограничения русских военных сил на Дальнем Востоке. Последнюю схему, по русским данным, поддерживал и президент США{2238}. Обстановка чрезвычайно накалилась. 6(19) августа Витте телеграфировал императору о том, что переговоры сорвались. Без санкции императора он не мог пойти на уступки: «…каждому человеку, который достоин называться человеком, присуще чувство любви к Отечеству. Это чувство не позволило мне принять на себя ответственность за мирные условия, не соответствующие достоинству народа, к которому я имею счастье принадлежать»{2239}.

9(22) августа с телеграммой к Николаю II обратился Рузвельт, призывавший согласиться на уступку южного Сахалина. «Такое решение вопроса, — рассуждал президент, — [я] считаю выгодным для России. Хотя финансовое положение Японии тяжелое, но она может продолжать войну, и в таком случае Приморская область, приобретенная кровью русских сынов, вероятно перейдет в руки Японии. Что касается Сахалина, то удержание в руках России северной части вполне обеспечивает, по признанию русских военных экспертов, положение Владивостока»{2240}. Неясно, на мнение каких русских военных ссылался Рузвельт, но его телеграмма в Петербург была отправлена через Витте. Император был твердо настроен не уступать собственному принципу — «ни пяди земли, ни копейки вознаграждения», однако 12(25) августа под воздействием французской и американской дипломатии он согласился на передачу южной части острова до 50-й параллели. В выплате контрибуции под каким-либо видом было категорически отказано{2241}. «У меня волосы поседели из-за общения с русской и японской мирными делегациями. — Писал в этот день миротворец Рузвельт. — Японцы просят слишком много, но русские в десять раз хуже япошек(«Japs». — А.О.), потому что они настолько тупы и не скажут правду»{2242}.