На пути к Мировой войне

До этого он рассуждал, например, о тех же «территориях зерновой Украины» всего лишь в сослагательном наклонении — ах, если бы у Германии были такие территории, то рейх утопал бы в изобилии. Так он говорил еще осенью 1936 г. на очередном съезде нацистской партии. И вдруг, всего-то через два года, тон его заявлений резко изменился — от сослагательного наклонения ни хрена не осталось, появились категорические формулировки задач. Почему? Что произошло? Что послужило основанием для столь решительного изменения тона? Почему, если накануне Мюнхенского сговора он до крайности опасался непосредственного вмешательства в разрешение чехословацкого кризиса РККА, где только что произошел якобы разгром военных кадров? А едва только он начался в 1937 г., немецкая сторона стала зондировать возможности для «неожиданного улучшения» отношений между Германией и Советским Союзом, о чем, например, свидетельствовало заявление министра иностранных дел Константина фон Нейрата в беседе 7 июля 1937 г. с вновь назначенным в Берлин советским полпредом К. К. Юреневым[121].

Небезынтересен и такой факт. Передавив после захвата власти наиболее ретивых астрологов и придавив более осторожных, нацисты вспомнили о них почему-то именно весной 1938 года. Под контролем СС 15 марта 1938 г. для них устроили секретную конференцию в старинном замке Вартбург, в ходе которой астрологи выработали свои прогнозы в отношении предполагаемых военных действий Германии, в том числе и в отношении СССР. Именно от астрологов Третьего рейха впервые прозвучал 1941 г. как наиболее удобный срок для нападения на Советский Союз. Причем было указано даже конкретное время — не позднее второй половины мая 1941 г.[122]! Почему именно в марте 1938 г. нацисты задумались об этом? Почему именно тогда они сформулировали перед астрологами вопрос о наиболее благоприятном, по их оккультному мнению, времени нападения на СССР? Оказывается, все было достаточно просто. Нацистское руководство хотело сверить предлагавшиеся Западом в преддверии скорого Мюнхенского сговора соблазны с данными астрологов, которым издавна очень сильно доверяло. А все дело заключалось в том, что Гитлер еще с февраля 1937 г. в общих чертах уже знал условия будущей (Мюнхенской) сделки — об этом его проинформировали по итогам сделки между главным экономистом британского МИДа Ф. Лейт-Россом и финансовым гением Третьего рейха Я. Шахтом.

* * *

От реальной возможности пойти на риск серьезной войны, в том числе и особенно против СССР, Третий рейх отделяла не только двенадцатикратная дистанция от необходимой для этого численности вермахта, не говоря уже о его вооружении и оснащении и вообще степени готовности германского ВПК к войне. От этого его отделял громадный территориальный буфер в лице как непосредственно граничивших с СССР государств, к примеру, Польши и стран Прибалтики, так и близко примыкавших к советским границам — например, Чехословакии. К тому же надо было иметь дело еще и с Румынией, Венгрией и Финляндией, также являвшими собой определенный буфер. И этот колоссальный по своей совокупной площади буфер еще надо было как-то преодолеть. Причем так, чтобы не только не растерять своих сил, но и ни в коем случае ни с кем не делиться грезившейся Адольфу жирной добычей на Востоке. Подчеркиваю, ни с кем, даже с союзной тогда рейху Польшей, которую он называл «версальским ублюдком». Сколь бы неприятно то ни было, но невозможно не отдать должное Гитлеру и его генералам: к глубокому сожалению, они очень хорошо понимали негативное значение этого фактора для их агрессивных замыслов, но позитивное — для СССР.

Так, поздней осенью 1936 г. германский генеральный штаб провел стратегические командно-штабные игры, во время которых «обкатывался» прототип будущего плана «Барбаросса». Несмотря на фантастический по условиям того времени успех гитлеровских генералов в ходе этой, пока еще картографической, агрессии против СССР, к чему мы еще вернемся, вывод, который тогда сделали гитлеровцы, был поразителен. Он гласил: «…никакого точного решения относительно „Восточной кампании“ не будет найдено, пока не будет разрешен вопрос о создании базы для операций в самой Восточной Польше»[123]. Речь шла о входивших тогда в состав польского государства территориях Западной Белоруссии и Западной Украины. То есть понимать-то они понимали, что грезившийся им успех при нападении на Советский Союз напрямую связан с этим непосредственно примыкавшим тогда к границам СССР плацдармом, но вот как до него добраться — не знали. Соответственно никакого точного решения в отношении «Восточной кампании» принять не могли. Но одно дело даже очень хорошо понимать, и совсем иное — преодолеть такие препятствия!