Операция началась, как обычно: операционная бригада была в полном составе, когда я зашел и, коротко поздоровавшись и пожелав всем хорошего дня, приступил к обработке рук. Все шло достаточно плавно и без особых сложностей… Конечно, сосуды пожилых людей очень сильно меняются. Болезнь беспощадна и превращает некогда нежные и эластичные сосуды сердца в подобие «трубок» (кальцинированные и в обросшие бляшками). Коронарный проводник прошел легко через место критического сужения сосуда, после чего были проведены баллонная ангиопластка и коронарный стент. Я дал команду к раздуванию баллона, на котором доставляется стент, и сестра, как обычно, начала считать: «2, 6, 8, 10, 12, 14».
– Четырнадцать! Стоп! – достаточно громко сказал я.
– Раз, два, три, четыре, пять!
– Сдувай!
Сестра начала сдувать баллон, и я ввел пробный контраст после небольшого смещения баллона назад из открытого стента. То, что в следующую секунду увидел, повергло меня в ужас, холод пробежал по телу: «Неужели перфорация?» – произнес я. Считаные секунды ушли на контрольную съемку сосуда (которая показала, что действительно произошел разрыв артерии) и на возврат баллона обратно в то же положение, но сердце начало фибриллировать (
Все члены операционной бригады разошлись, осталась лишь сестра – моя верная операционная сестра, которая всегда рядом, – и в минуты напряженной борьбы за жизнь тяжелого больного, и в минуты торжества победы, и в минуты горечи поражения…
Предстояло выйти к сыну и все сказать. Как же тяжело сообщить сыну, что его отца больше нет с нами, что Аллах его забрал… И возможно, есть и моя вина. Однако я должен был это сделать: за меня никто не скажет, это – моя ответственность и моя чаша, которую должен испить до конца. Минуты, пока шел к своему кабинету, длились целую вечность, ноги как будто налились свинцом, отказывая нести мое тело к тому, к чему следовало дойти. Сын Исы ждал меня: я напряг последние остатки силы воли и, подойдя вплотную к нему, ровным голосом выдавил из себя:
– Отца больше нет с нами, мне жаль. Я сделал все, что мог… Все мы принадлежим Аллаху и к нему наше возвращение.
То, что отразилось на лице сына, трудно передать. Его губы сжались, он с минуты молчал, видимо, пытаясь осознать то, что я сказал, и дрожащим голосом процедил сквозь зубы:
– Но как же так?
То ли был вопрос или принятие неизбежности: после этих слов он резко повернулся и пошел к выходу.