Мы поговорили, разговор вышел не из приятных: обе пришли к очевидным выводам, что Дарья беременна и ей надо как-то определяться в плане будущего. Но подруга упорно отказывалась от Ирьяна, и отдавать ему право ответственности за себя и будущего малыша не хотела. Я битый час убеждала ее, что она не права, считая Ирьяна холодным педантом, который делает ей одолжение, беря ее в жены, но подруга была непреклонна. Более того, она потребовала от меня обещание, что я никому не скажу о ее положении, пока она сама не определится со своими дальнейшими намерениями. Я была в отчаянии: как оказалось, времени на разрешение ситуации не осталось, а возможные Дашины реакции заранее пугали меня непредсказуемостью.
Глава 38
Меня все раздражало. Именно все. Как это ни отвратительно, но я даже не находила в себе сил порадоваться за счастье подруги. Оно тоже меня раздражало. Понимая, что веду себя отвратительно и недостойно, злилась на себя, пытаясь определить, в чем причина моего состояния. И сколько ни прокручивала в голове ситуацию, пробуя увидеть ее с разных сторон, приходила к одному выводу – Ирьян.
Меня все раздражало именно по причине существования этого эятера. Он злил меня, даже бесил временами, но при этом меня к нему невероятно тянуло. Находясь в своеобразном раздвоенном состоянии, никак не могла успокоиться. Сама понимала, что надо отпустить ситуацию, перестать себя накручивать и обращать на него внимание, но снова и снова не могла пройти мимо любого упоминания о нем. Стоило нам хоть ненадолго пересечься, хоть в чем-то соприкоснуться, как я выходила из себя и все портила. А почему? Потому что меня приводили в отчаяние его упрямство и полное несоответствие моим ожиданиям. Он не делал ничего из того, что я от него хотела получить, зато практически преследовал и пытался навязать то, что мне и даром было не нужно.
Если бы я видела с его стороны такое же отношение ко мне, как у Эльтара к Ди, я бы согласилась на всю эту ответственность, на этот долг и обязательства или как он там еще их называл. Но я не чувствовала с его стороны любви… Мне прекрасно было понятно все то, что Диана упорно пыталась разъяснить: да, проще согласиться; да, так правильнее и разумнее; да, это решит все проблемы будущего. Но я не могла. Не могла, потому что не чувствовала, что нужна ему, на самом деле нужна. А обрекать себя на пожизненное существование с тем, кто отвечает на мою любовь безразличием, не хотела.
И этот беспрецедентный позор в столовой, когда Дуоли отчитал меня. Мне было страшно неприятно, невыразимо стыдно и жутко страшно. Все это слышал Ирьян, а он и так считал меня несамостоятельной, никчемной и глупой. А все сказанное эятерским техником лишь подтверждало его точку зрения. И от этого было вдвойне обидно.
Еще и Диана в очередной раз взялась разубеждать меня. Словно я сама не понимала, чего он хочет и как было бы чудесно согласиться. И я бы согласилась, попроси он так, как хотелось мне, полюби он меня… А на меньшее соглашаться не желала. И это тоже раздражало. Я сама себя не устраивала.
Когда он пришел в каюту, такой спокойный, явно решив быть со мной сдержанным и терпеливым, это задело. Но я его понимала – сама неоднократно давала поводы воспринимать себя как истеричную и неадекватную. Поэтому решила, что тоже настроюсь на разговор, докажу ему, что могу быть серьезной и ответственно обсудить наши проблемы и противоречия, прийти к компромиссу, сделать все, чтобы мы сумели понять друг друга. Увы, мои благие намерения испарились после пятнадцати минут монолога Ирьяна. От того, что он мне заявил, от того, в каких выражениях говорил обо мне, в сознании что-то взорвалось, мозг заволокло красной пеленой, а меня перемкнуло. Я даже не поняла, в какой момент накинулась на него, заколотила по груди мужчины кулачками, неистово и зло крича:
– Замолчи! Замолчи! Замолчи! Замолчи!
Кричала и кричала, пытаясь заглушить его голос, перебить, уже ничего не слыша и не осознавая, кроме собственного крика и бьющей в ушах крови.
Опомнилась, когда Ирьян резко обхватил меня за плечи, приподнял над полом и встряхнул, пытаясь оборвать этот мой истеричный всплеск, а когда не помогло, просто закрыл мне рот поцелуем, оборвав мой крик едва ли не на самой высокой ноте. Я в состоянии всеобъемлющего бешенства сразу вцепилась зубами в его губу, стремясь сделать больно за то, что обидел меня сейчас, в очередной раз счел недостойной, несостоятельной и никчемной. И даже тот факт, что сейчас я своими действиями только подтверждала его мнение, меня уже не останавливал, я ослепла от злобы и избавилась от любых сомнений. Все! Лопнули сдерживающие путы цивилизованности, позволив вырваться наружу какой-то звериной ярости, первобытной дикости и таящейся жестокости.