На пути "Тайфуна" - 2 (СИ)

  -- Так, похоже наша пехота залазить и держаться за поручни научилась, - констатировал Яковлев, - а на практике мы все проверим завтра. Скучно вам не будет, обещаю. Тебе самому когда-нибудь приходилось ехать в составе колонны танков по бездорожью?

  -- Не, я только раз ездил на учения в Прудбой, но на колесной технике и в основном по асфальту.

  -- А, знакомое место. Мы как раз недавно оттуда. Когда получили матчасть со Сталинградского тракторного, то тоже обучали пополнение в Прудбойском лагере. Но я бы не сказал, что дорога туда очень уж хорошая.

   Опять прокололся. Естественно, за полвека, прошедших после войны, многое изменилось.

   - Так что, Алекся, - продолжал танкист, не заметив моего смущения, - ждут тебя незабываемые впечатления. Но сильно не огорчайся, сейчас не лето, и по крайней мере, пыль не будет стоять столбом. Да и горючку нам залили самую лучшею, так что сильно дымить не будет.

   Отработав взаимодействие, насколько это было возможно сделать за несколько часов, рота отправилась спать, чтобы ночью все были бодрые и свежие. Политрук был этим немало расстроен, так как собирался прочесть лекцию о том, какой великой чести мы удостоились, как лучшая рота в армии.

   - Мы действительно рекордсмены? - вяло поинтересовался я. - И по какому же критерию?

   - То есть как по какому, - возмутился Коробов моим невежеством. - По самому важному. Восемьдесят девять процентов личного состава - комсомольцы, коммунисты и кандидаты в члены партии. Как мне сказали в политотделе, столько ни у кого нет.

   Я отмахнулся от политрука, опасаясь что он опять начнет меня уговаривать писать заявление в партию, и ввалился в штаб батальона, которому суждено скоро совсем опустеть.

   Все детали операции уже были обговорены, и осталось только попрощаться. Расторопные Авдеев с Ивановым успели хлопнуть по сто грамм, и теперь изливали друг другу свои горести.

   Глядя на них, я удивлялся, насколько два очень похожих человека одновременно могут настолько отличаться. Они одинаково подтянутые, спортивные, в бою отважные без напускного геройства. Возраст и звание также почти одинаково.

   Но один импульсивный и предпочитающий быстрые решения, хотя ответственность за батальон и заставляла его сдерживать свои порывы, а другой рассудительный, тщательно обдумывающий свои действия. Разница проявлялась также в отношениях с девушками. Капитан в таких случаях действовал просто - он подходил к понравившейся ему связистке или медсестричке, и спрашивал, когда она сможет освободиться, чтобы составить ему компанию. В случае отказа Сергей брал под козырек, извинялся, и тут же забывал об инциденте. Впрочем, такой случаи были крайне редкими, ибо бравый капитан, да еще с орденами, мог вскружить голову любой барышне. Гэбэшник же, пытаясь что то сказать своей любимой, зачастую терялся и становился косноязычным.

   Сейчас обоих командиров роднила горечь расставания, которую они испытывали. Иванов прощался со своим батальоном, и было неизвестно, сможет ли он собрать его снова, а Авдеев оставлял по эту сторону линии фронта свою любовь.

   Впрочем, вешать нос раньше времени они не собирались. Оставшись без личного состава, комбат тем не менее не терял надежду возродить свой лыжбат. Он тщательно вел список всех выбывших по ранению, и внимательно следил за тем, чтобы его красноармейцев после выписки направляли обратно в батальон. Сейчас, после переформирования, ситуация несколько усложнилась, но Иванов не собирался сдаваться и рассылал телеграммы по госпиталям и тыловым военкоматам. Не ограничиваясь этим, он подкинул командованию идею выделить ему сотню-другую человек, чтобы научить их хождению на лыжах и прочим воинским премудростям. Его замысел был полнее прозрачным - переманить затем лучших бойцов из учебных рот в свое подразделение. Но выгода была обоюдной - вернувшиеся после обучения бойцы станут костяком лыжных подразделений.

   Увидев меня, Иванов грустно улыбнулся. - Ты уже слышал, нам наконец то знамя прислали. Хотели устроить торжество, а тут, сам понимаешь.

   Знамя отдельного лыжного батальона было новеньким, рисунок еще не успел поблекнуть. Кроме названия подразделения, на полотнище был изображен красноармеец в зимней форме, валенках и лыжах. Левой рукой он сжимал винтовку, а правой поднимал над головой гранату, хотя художник нарисовал ее так, что она больше походила на бутылку. На мой взгляд, наше знамя было самым прекрасным в мире, и я осторожно поцеловал его в самый краешек.

   - Ух ты, у нас есть настоящее знамя, - раздался у меня за спиной голос Леонова. - Мне тоже хочется к нему прикоснуться, только в этой форме нельзя.

   Я удивленно обернулся, не понимая, почему гэбэшник брезгует формой, и замер. Передо мной стоял немецкий обер-лейтенант. Под распахнутой шинелью виднелся офицерский китель каким-то крестом.

   - Ну, ты настоящий немец.

   - Это мне подарок от разведотдела, как никак направляемся в тыл врага. Документик тоже имеется. Мне подобрали удостоверение, где рожа на фотографии похожа на меня. Так что, имей ввиду.

   - А фуражку тебе дали?

   - Зачем?