На пути в Халеб

Исмар стал разрабатывать план более изощренных запугиваний. В один прекрасный день на воротах единственной в городе больницы появилась листовка с требованием, чтобы отныне каждый новорожденный младенец в административном округе Кирхена назывался Адольфом. Это требование произвело эффект больший, нежели взрыв: о нем перешептывались, говорили по радио и писали в газетах. Полиция разыскивала тех, кто повесил листовку. В ту неделю в Кирхене родились две девочки, а спустя несколько дней жена почтового служащего разрешилась мальчиком. И будучи в больнице, и потом, в доме своих родителей, она отказывалась дать сыну имя. Но, вернувшись наконец домой, нашла на пороге обагренные кровью пеленки. Женщина вскрикнула и лишилась чувств, передав младенца в руки подоспевшей на помощь соседки. Пятна на пеленке оказались красной краской. К вечеру женщина сдалась.

На следующее утро на стене главной городской пекарни появилась листовка с требованием прекратить восстановление ратуши, а развалины обнести высокой глухой стеной. Вечером в окно полковника Гюниара ударила автоматная очередь, шины его автомобиля были взрезаны, а сторожевая овчарка отравлена в собственной конуре. Еще через две недели рядом с электростанцией нашли невзорвавшуюся мину.

— Я повешу этих негодяев на фонарных столбах, — неистовствовал Гюниар. — Мы призовем армию! Я требую постоянного контроля над всем округом!

Однако зимой 46-го это было проще приказать, чем исполнить. Как бы то ни было, полиция Вюртембурга была приведена в состояние боевой готовности, и к делу подключились специалисты из стран-союзниц. По прошествии трехнедельных лихорадочных поисков дом в лесу был обнаружен.

Несмотря на то что Исмар с товарищами успели загодя покинуть этот дом и даже сняли заблаговременно гараж, приход полиции на их прежнюю базу был первым ударом по замыслу Исмара. И не только потому, что его люди лишились дорогого и мощного снаряжения, — само их отношение к Исмару изменилось. Шанц, связной между Исмаром и остальными, правда, составлял исключение. Шанц был карманником, одним из многотысячной армии карманников, наводнивших послевоенную Европу. Как и Исмар, он был сиротой, как и Исмара, его снедала глухая ненависть. Но человек, ответственный за проведение операций, чахоточный «медвежатник» Хентшель, начал сомневаться в удачливости вожака.

Однажды Шанц пришел к Исмару и сказал, что под зданием печного завода есть тайник, в котором еще до бомбардировок стран-союзниц были спрятаны все ценности муниципалитета, планы построек, старинная мебель, люстры, картины, статуи и гобелены, а в придачу архив, содержащий документы начиная с пятнадцатого века. И как раз сейчас, добавил он, предоставляется возможность купить у американцев солидный запас взрывчатки. Исмар, вопреки своей отваге и сообразительности, не умел закупать снаряжение, пусть даже в ничтожном количестве, не возбуждая подозрений. Гарантией успеха всегда был Шанц, завсегдатай тюрем и полицейских участков, свой среди осведомителей, перекупщиков краденого и тому подобного люда. Самоуверенность Шанца (который начал свою карьеру учеником карманника в Страсбурге, городе, где родился) росла со дня на день. Большие деньги, проходившие через его руки, страшный дефицит продовольствия и топлива, особенно ощутимый в ту непривычно суровую зиму, равной которой не было, почитай, лет сто, и, наконец, основательно пошатнувшиеся нравственные устои общества — все это позволяло ему подкупать представителей власти, полицейских и снабженцев.

Исмар дал добро на покупку. То ли потому, что Шанца надули, то ли из-за конфликта с поставщиками, но однажды ночью Шанца накрыли вместе с грузовиком, груженным ящиками взрывчатки.

Потом выяснилось, что Шанц и полсловом не обмолвился о своих связях с Исмаром. Но Исмар, который обычно неплохо разбирался в людях, на этот раз допустил ошибку. Он заподозрил, что Шанц выдал его настоящее имя и адрес конспиративной квартиры. Его охватила паника. Было ли тому причиной возникшее тогда подозрение или давнее недоверие, пробудившееся вследствие какой-то другой осечки? Мучительное одиночество не первый день терзало его. Неопрятность сообщников, их пьяные потасовки и грязные ругательства раздражали и вызывали угрюмое отвращение. Он страдал от холода и почти всегда был простужен. Несмотря на редкий дар имитации, который проявлялся и в речи, он едва владел немецким. Так или иначе, Исмар решил, что из Кирхена пора уходить.

Поезд, увозивший его в Париж, проезжал мимо обезображенных пятнами серых стен, мимо искривленных перронных перил. Отопление в вагонах не работало. Исмар сидел в проходе на откидном стуле, курил и смотрел в окно. В пути он сменил внешность и сунул в карман пальто новый паспорт. Поезд остановился посреди поля, несколько человек сошли.

Кто-то тронул его за плечо:

— Огонька не найдется?

Исмар протянул попутчику коробок спичек. Захотелось стряхнуть внезапное наваждение: перед ним стоял человек, не раз навещавший Корена в Микве-Исразль. Он был одет в плащ, обут в легкие кожаные туфли и весь дрожал от холода.