На «Ра» через Атлантику

Петер Анкер, норвежский посол в ОАР, добывший для строительства корабля эфиопский папирус; капитан Арне Хартмарк, спутник Тура по экспедиции на остров Пасхи, вместе с капитаном Альбертом Дюбоком из Бельгии помогавший нам готовить старт; Рамон Браво, лишь по нелепой грустной случайности не ступивший на борт «Ра» (хотя я отнюдь ничего не имею и против Сантьяго Хеновеса, который Рамона заменил); советские медики, норвежские моряки, американские радиолюбители; друг Тура из США Фрэнк Таплин, совершивший не одну поездку через океан, дабы помочь Туру организационно, и ставший связующим звеном между Туром и У Таном; учитель из итальянского города Империя милейший Анжело Корио, который ведал снабжением и оснащением «Ра-1»; виноделы из Новочеркасска братья Потапенко — это их «Аку-Аку» мы пьем на своих праздниках; нет, всех и не перечислишь.

Перед самым отплытием «Ра-2» в Сафи пришло письмо. Нас приглашали в конце путешествия обязательно завернуть на озеро Титикака. Не беда, что озеро это никак с океаном не сообщается и расположено на высоте четырех километров, — географические подробности авторов письма не волновали, «Ра» ждали в гости и точка, — и мы не потешались, читая эти строки, мы улыбались нежно и растроганно — это писали нам индейцы, строители нашего корабля.

Их было пятеро мужичков, толковых и хитроватых, они жили на островке посреди Титикаки и долго не соглашались выехать в большой мир. Сантьяго, наш вербовщик, использовал все резоны, никакие деньги не смогли индейцев соблазнить, тогда Сантьяго посулил им возможность построить самую большую лодку, какую еще никто на свете не строил, — и в мастерах взыграл азарт: самая большая лодка, интересно, стоит попробовать, — но даже на аэродроме они продолжали раздумывать, ехать или не ехать, им было жутковато и неуютно, впервые в жизни они видели и автомобиль, и самолет, но достоинства не теряли, притворялись, что их и этим не удивишь, — и когда один из них отваживался взять в руки нож и вилку, невозмутимо отваживались и остальные, а пилюли от кашля все пятеро — безразлично, кто кашлял, кто не кашлял — глотали сообща.

Корабль они построили — загляденье. С трудом верилось, что у них вообще что-нибудь может выйти, материал незнакомый, не камыш тотора, который растет на их Титикаке, а папирус, — и размеры, размеры! Но индейцы потихоньку, не торопясь сделали сначала пару моделей, пустили их поплавать, потом так же не спеша принялись вить из пучков папируса двенадцатиметровые веретена и обвязывать их одной-единствепной веревкой, потом дошла очередь до хижины, до лебединых завитков носа и кормы, —

И вот уже «Ра-2» радовал глаз, и заранее было ясно, что мы можем ему доверить свои жизни, — в спешке и в суматохе мы даже не очень заметили, как скромно и тихо уехали домой удовлетворенные мастера.

· · · · · · · · · · · ·

Сегодня девятое июня 1970 года, двадцать четвертый день нашего плавания, и позади 1229 морских миль, или, соответственно, 2276 километров.

Давненько я не брался за перо, сам даже не знаю почему, настроение не то, или лень, а нынче устыдился, разозлился, засучил рукава и устроился в уголке под мачтой, между хижиной и брезентовой стенкой.

Уже темно, ребята укладываются спать. Жорж свистит и поет, стоя на вахте, в хижине слышно англо-итальянское бормотание. Только что мимо проходил Норман, совершить ежевечерний туалет, и Жорж, верный привычке задираться, крикнул ему с мостика:

— У тебя случайно нет в руках батареи для подсветки компаса?

На что Норман обстоятельно и незлобиво ответил:

— У меня случайно в руках только зубная щетка.

Лодку качает, «летучая мышь», привязанная двумя веревками, ерзает по столу, то есть по ящику с посудой в горелками. Упираюсь локтями и пятой точкой.

Ну, с чего бы начать?

Со вчерашнего утра, с момента, когда Сантьяго в очередной раз произнес: «У меня есть хорошая идея».

Идеями своими он нас бомбардирует непрестанно, их вечная особенность — в том, что они неосуществимы без помощников, и мой дневник пестрит записями: «Опять зовет неугомонный Сантьяго, чтоб ему!..»

Пора заняться нашей плавучестью — засунуть под хижину пустые амфоры и укрепить в ложбине между сигарами корпуса. Но там стоят другие амфоры, полные, следовательно, сперва нужно их извлечь.

Пол в хижине — крупные клетки из толстых бамбучин, покрытых папирусными циновками, на них стоят шестнадцать ящиков, на которых мы спим. Приступили к делу. Убрали матрацы и постели Жоржа и Мадани, опорожнили их ящики и с огромным трудом, ломая ногти, извлекли их — представьте себе, что вам необходимо выковырять паркетину, тесно пригнанную к соседним паркетинам да еще облитую липким битумом, и вы поймете, как нам досталось. Но все-таки мы их выдернули, сперва один ящик, потом — это было уже проще — другой, и открылось трюмное пространство, откуда пахнуло гнилью и плесенью.

Я посветил фонариком и вздохнул — там полно осклизлой грязи, всякой дряни, которую занесло водой со стороны кухни. Возиться здесь все равно, что чистить сортир на даче. Но куда денешься?