На разъезде (СИ)

Он  не придал этому особого значения, но заметил следы крови на станке, а в бельевой корзине полотенце, испачканное кровью, и понял, что Владимир порезался при бритье. Положив полотенце обратно в корзину, решил, что постирает скопившееся там бельё позднее, а побриться можно старой электрической бритвой. Днём пришла в голову мысль, что по пятнам крови на полотенце можно сделать анализ на отцовство, но ему тут же стало стыдно от такой мысли, гадко и нехорошо, словно нечаянно плеснул себе в лицо вонючей жижей из лужи. Как бы там не было на самом деле, но Владимир его сын, родной или не родной, но сын, отношение к которому у него никогда не изменится.

   Дня через три, поздно вечером, в прихожей раздался звонок, за дверью стояла Анна. Было непонятно сначала, как она отыскала его, но, поразмыслив, нетрудно было догадаться, что адрес ей дали на той квартире, где они встречались. Она с порога повисла на нём, плача и прося простить её, что не сказала всё сразу, говорила, что любит его, что измучилась, страдая, что рассталась с тем мужчиной, но Егор Иванович отвечал, что всё кончено, что всё ещё любит жену и знает, что они снова будут вместе. После его слов она обмякла, отстранилась и достала платок из кармана пальто, кое-как вытерла глаза, размазав тушь, сказала потерянным голосом:

   - Как я пойду? – затем повернулась к двери.

   - Прости и ты меня! – сказал мужчина.

   Она взялась за ручку двери:

   - Помнишь, я говорила, что не любила никогда? Лучше б - не любила!

  Прошло семь месяцев, Ирина позвонила мужу, радостным голосом сообщив, что Катя родила дочь, рослую, крупную, абсолютно здоровую, что с ними всё хорошо, и, возможно, скоро они приедут к нему;  а ещё через два месяца, в июне, вернувшись домой с работы, Егор Иванович открыл дверь и остолбенел: в прихожей перед входом стояла Ирина и Владимир с Катей. Оправившись от шока, обнял жену, Владимира, подошёл к Кате, посмотрел на неё внимательно и сказал:

   - Ну, здравствуй, дочь! – потом обнял её и прижал к груди.

   В это время Ирина принесла спелёнатую по грудь внучку, спонтанно двигавшую руками, спрятанными в глухие рукава рубашки, из которых не было видно её пальчиков, передала ему. Ребёнок перестал шевелиться, внимательно глядя ему в глаза, затем  ротик её медленно растянулся и она опять радостно, резко и импульсивно взмахнула обеими руками.

   - Господи! – воскликнула Катя, стоящая в обнимку с Владимиром. – Она улыбается!

   Егор Иванович прижался щекой к пелёнке и передал младенца матери. Владимир обнял его за плечи, и они прошли в комнату.

   После ужина, уже в постели, Ирина говорила ему:

   - Знаешь, я ведь солгала, что изменила тебе.

   - Вообще-то, мне почти наверняка было это известно.

   - Мне пришлось так сделать, потому что дети очень любили друг друга, и Катя была на пятом месяце.

   - Ты у меня самая лучшая!

   - И ещё… - она помолчала. – Мне кажется, что они сами обо всём догадываются.

   - Я тоже так думаю, потому что после вашего отъезда в ванной осталось полотенце

                                                                      11.

со следами крови. Владимир порезался, когда брился. И мне кажется, что сделал это специально.

   - Да что ты говоришь?! – изумилась жена.

   - Да, вот так!

   - Это - что?!.   Он хотел, чтобы ты сделал тест?!

   - Вот именно.

   - И ты сделал?!

   - Нет! Что ты?! Зачем мне это?

   Ирина крепко обняла мужа.