На разрыв

В её квартире нет грязи и пыли, только вещи, желающие лежать там, где хотят. И блёстки, конечно. На каждой горизонтальной поверхности стопками сложены книги, бесконечное количество книг, большую часть из которых она ещё не читала и до которой, скорее всего, нескоро ещё доберётся, потому что с каждой зарплаты покупает всё новые. Другие книги уже начаты – и так и позабыты, с закладкой или раскрытые, перевёрнутые кверху обложкой. Так, конечно, нельзя, но отношения Варвары с книгами в принципе строятся из одних лишь нельзя: нельзя читать несколько одновременно, нельзя любить Тургенева и Роулинг одинаково сильно, нельзя загибать уголки и подчёркивать любимые фразы, нельзя, нельзя, нельзя… Можно.

С друзьями можно не следовать общепринятым правилам, а книги для Варвары – друзья.

Для друзей, конечно, было бы неплохо завести книжный шкаф или хотя бы книжные полки, но с ними постоянно что-то не складывается, и максимум, который Варвара может пообещать, это пристроить под книги старенький холодильник, когда он наконец-то сломается.

В том, что рано или поздно холодильник прикажет долго жить, Варвара не сомневается, но её холодильник – настоящий боец, и не сдаётся.

Никогда не сдавайся, золотистой краской написано на одной из её стен. Не то чтобы в жизни Варвары было много сражений, но зато она любит всё золотистое и записывать мысли. Где угодно – в блокнотах, на салфетках, на стенах. Пришлось пообещать хозяйке, что перед отъездом она переклеит обои, и это говорит о многом, потому что клеить обои (как и в принципе делать ремонт) Варвара всей душой ненавидит, но страсть к настенной каллиграфии оказалась сильнее.

В этом нет никакого стиля, никакой выверенности, ничего преднамеренного. Её жилище невозможно фотографировать для модного журнала или даже интерьерного инстаграма, разве что как какой-нибудь антипример. Здесь повсюду книги, и одежда, для которой тоже нет шкафа – только идущие на уровне груди стальные трубки, за которые крючками цепляются вешалки, серебристо-чёрная с редкими розовыми и золотыми вкраплениями армия шифона и шерсти, а ещё клетчатый отряд рубашек и белые привидения просторных футболок.

Для того, чтобы писать, у Варвары есть рабочий компьютер и домашний ноутбук, но для того, чтобы думать, они непригодны. Для того, чтобы думать, ей нужна бумага, много бумаги, поэтому вперемешку с книгами на узком длинном столе, на пошарпанной поверхности барной стойки и прямо поверх пирамидой стоящих в одном углу книжных коробок, валяются листы разной степени исписанности. Таблицы, и схемы, и списки, и целые абзацы текста: что нужно сделать, над чем нужно подумать, какие вещи из этого следуют и в чём заключается концепция очередного текста, который она никогда не напишет.

Таких текстов у Варвары десятки. Нерождённых, ненаписанных в стол, промелькнувших однажды в голове светлой искоркой – и тут же потухших, стоило только над ними хоть немного подумать. Ничего серьёзного, как будто ни на что серьёзное она не способна.

Способна, говорит себе Варвара. Способна.

– Ого, – это Янка, снимая пальто и выныривая из тёмного коридорчика к свету, натыкается на кое-что, чего раньше не видела.

– Новые. – Варвара, естественно, всё понимает.

Это квартира-студия, и посреди огромной комнаты, которая служит одновременно и спальней, и гостиной, и кухней, валяются два ярких, кислотных кресла-мешка, лаймовое и канараеечное. Их Варвара получила по бартеру, за одну из халтурок: цикл статей для сайта мебельной фабрики. Вы нам – тексты, мы вам – всё, что захотите, в разумных пределах, и Варвара захотела два кресла.