На развалинах Мира

На время, погасив фонарь, я стал принимать решение. Как же выбраться отсюда? У станции был второй выход — остался ли он свободен? Смогу ли я по нему выйти наверх? Чтобы узнать ответ, мне предстояло пробраться на расстоянии около ста метров сквозь угрожающие завалы, практически по телам. И в любую секунду сверху могли упасть камни. Или же — искать другую станцию метро. И то и другое повергало меня в трепет — сколько же можно участвовать в этом марафоне? И там, и там — почти тупик. Гримаса судьбы, неоднократно дающая мне шанс и так же часто отбирающая его обратно… В трудные минуты во многих людях появляется что-то, что делает их жесткими и твердыми, словно стержень. И это помогает им преодолевать в первую очередь самих себя. Других же — гнет и ломает… Наверное, я все-таки был ближе к первым, хотя сам себя не считал сделанным из камня. Я прошептал:

— Я все равно вырвусь! Все равно!

Я так долго молчал, что от звука собственного голоса вздрогнул — вдруг, кто отзовется? Но в ответ были лишь стоны, глухие и мучительные…

Итак, оставалось два пути. Или здесь, каким-то образом преодолев эту яму.

Или там — куда еще предстояло добраться. Не могло же быть так, что такая же яма ждет меня и возле второго выхода. Случись такое — это уже стало бы совсем издевкой, усмешкой над всеми моими стремлениями к свободе, словно я был мышкой, с которой кто-то забавляется и заставляет ее метаться по бесконечному лабиринту. Но я не мышь! Я человек!

Ответом мне было молчание — я и не заметил, как произнес свои мысли вслух.

Пыль, поднявшаяся при падении породы, густо усеяла и мое тело. Теперь, когда я был без одежды, я сразу стал замечать все острые грани камней.

Приходилось чаще просто ползти и протискиваться сквозь загромождения из упавших перекрытий и валунов. Я то спускался по ним, то вновь поднимался, опять полз — и, сосредоточившись на том, чтобы достичь выхода, не заметил, как приблизился к нему вплотную.

Я осветил фонариком эскалатор и замер в полном отчаянии. Выход здесь был еще более недоступен, чем первый. Похоже, эта часть станции, как раз оказалась по ходу той, ужасной, воздушной волны, возникшей вслед за появлением ядерного гриба. И, в итоге, чуть ли не до самого низа эскалатора, весь подъем наверх был наглухо забит всем, что ветер смог поднять и швырнуть сюда, со всей своей сумасшедшей силой. Я увидел даже вывернутую штопором машину, а так же сплющенный киоск, несколько чугунных скамеек… пробраться сквозь эту мешанину было просто нереально. Оставалось только возвращаться обратно, к яме, и уже там думать, как ее преодолеть.

Приходилось быть очень осторожным, все время, опасаясь, что любое мое движение может повлечь за собой падение камней. Что касается порезов — я уже просто не обращал на них внимания, хотя по наступающей слабости понимал, что потерял немало крови…

Нога попала во что-то мягкое, и из-под нее послышался стон. Какой-то несчастный лежал на животе, лицом вниз. Одна рука у него была сломана и наружу торчала голая кость. Ноги человека были завалены под грудой камней.

Похоже, что я невольно наступил на него, чем вызвал стон умирающего. Я посветил ему на голову. Он больше не стонал, но по плотно сжатым губам я заметил, что он все еще в сознании. Луч осветил массивную крепь, придавившую всю груду камней, под которой он находился. В одиночку, какой бы силой я не обладал, сдвинуть ее в сторону я бы не смог. Он это сразу понял, потому что с его губ сорвался еще один стон. Может быть, он хотел что-то сказать, но сил для этого уже не имел…

Оглядевшись вокруг — насколько хватало этого скудного света начавшего тускнеть фонаря — я увидел, что ко мне со всех сторон тянутся руки. В начале я отшатнулся, подумав, что сейчас они все вцепятся в меня и уже не отпустят, но потом опомнился. Большинство уже давно были мертвы, а если кто еще и дышал — не мог ни видеть, ни понимать, уже ничего. Все они были безнадежны — я не мог вытащить ни одного. Изувеченные тела, переломанные конечности, раздробленные головы — даже этого света хватало, чтобы увидеть, что довелось им испытать в последние минуты. У кого-то глаза вздрогнули и открылись — они молили о помощи, или, хотя бы о том, чтобы я прекратил муки их владельца. Но тогда я еще не смог бы убить человека… Даже для того, чтобы избавить его от невыносимых страданий.

Глаза это поняли — говорить он уже не мог, так как все лицо человека было буквально раскрошено и залито кровью — и медленно закрылись. Стиснув зубы, я стал молча выбираться отсюда — к своей, все еще такой далекой цели. К горлу подступал непрошеный ком — я не мог не сочувствовать им, вынужденным ждать своего конца, вдали от родных, и в полном неведении того, что с ними случилось. Но я и сам был недалеко от того, чтобы оказаться в том же положении. Пару раз нога срывалась в дыры, и я едва успевал застыть на месте, чтобы не сломать ее в самый неподходящий для этого момент.