На развалинах Мира

После осмотра провала я опять отправился на восток. Я решил пройти вдоль обрыва столько, на сколько мне хватит продовольствия в мешке. Через несколько дней — а картина обрыва не менялась и была всюду одинаковой — я вышел к краю города… моего города, а не того, который все еще продолжался внизу.

Какой-то, неимоверно затхлый запах, хлюпанье, шумные вздохи… Такое впечатление, что вздыхала огромная жаба, то втягивая, то выпуская из себя воздух, загаженный испарениями болот. Это и было болото — без края. Оно начиналось от самой оконечности руин, и уходила далеко вдаль — туда, где небо сливалось с землей. Вся восточная окраина города постепенно переходила в низменность, а та, в свою очередь — в чавкающую и покрытую зеленоватой ряской, воду. Невозможно было даже представить себе величину этого затопленного водой пространства — что на восток, что на юг, оно терялось вдали. Я мог только подозревать, что где-то неподалеку болото съезжало в провал — об этом говорили шумные всплески и гул падающей земли.

Если где-то и будет со временем подходящий спуск в низину — то, скоре всего, что здесь. Как вода еще не ушла туда вся — понять было сложно. Над болотом висело сплошное облако, мутное и белесое. Оно даже было мрачнее, чем небо, к которому я привык. Облако сливалось с ним, и получалось светлое пятно на фоне взгромождающихся друг на друга туч. Я провел возле его берегов одну ночь — и уже сразу по возвращении в подвал пожалел об этом.

Моя неугомонность сослужила мне плохую услугу — я заболел. И, по всей вероятности, чем-то серьезным. Едва я вернулся домой, как почувствовал слабость и последующий озноб. Не помогало даже тепло очага, возле которого я сидел.

В аптечке было полно лекарств — но я не знал, какие мне нужны и старался употреблять только хорошо знакомые, от простуды. Но, похоже, что у меня была не простая простуда. Мне не был известен мой собственный диагноз. Я старался ограничиваться тем, что мне хорошо известно — вроде аспирина или, чего-либо, еще более безобидного. А чаше вообще предпочитал чай, заваренный на зверобое или на чабреце — запас лекарственных трав в аптеке был достаточно солидный. Меня лихорадило дней семь — а ночью, наоборот, приступы озноба сменял жар. Тогда все одеяла, которыми я укрывался, летели на пол. Внутренности ныли — словно я долгое время катался телом по камням.

Кое-как, приготовив себе ужин, я с трудом его съедал — аппетит пропал совершенно, а затем вновь прислонялся головой к холодной стенке и так сидел в полудреме и ожидании неизвестно чего…

Постепенно до меня стало доходить очевидное. Тех, кто остался в живых, столь мало, и они так далеко отсюда, что на их поиски я могу потратить всю свою жизнь… И еще больнее стало сознание того, что катастрофа неминуемо пронеслась не только здесь. Моя семья… Мы были разделены тысячами километров, преодолеть которые сейчас я бы не смог и за годы странствий. Я успел отвыкнуть от них, почти всегда находясь на работе вдалеке от дома.

Возвращение почти всегда становилось праздником — на короткий срок, после которого начиналась новая командировка. Но тогда я хоть знал, что всегда смогу вернуться туда, где меня ждут. А что могло ожидать меня теперь?

Ужас, который я пережил, не оставлял надежд ни на что…

Моя болезнь не отступала — но и не усиливалась. Ощущение слабости в членах стало привычным, и я стал подумывать, что это последствия облучения, под которое я когда-то попал. Только я не знал, какого? Одно только воспоминание, ядерного гриба, вознесшегося до облаков, говорило о том, что это более чем реально. А ведь было еще и какое-то свечение — в самом начале. Но, кроме слабости и перепадов температуры, со мною больше ничего не происходило. Я, напротив, заметил, что у меня стало острее зрение. Как бы не было темно — хоть днем, хоть ночью, я настолько привык к этим сумракам, что улавливал малейшие оттенки — и мог безошибочно распознать очень далекие предметы…

Перелом наступил сразу — я проснулся утром и вдруг понял, что болезнь закончилась. Она просто ушла, оставив меня в покое. И в то же утро у меня прорезался зверский аппетит. Я плотно позавтракал, потом, через всего пару часов снова поел — и уже окончательно почувствовал, что силы ко мне вернулись.

Здоровый человек — не больной. Мне стало скучно сидеть в убежище, и я выбрался наружу. Здесь ничего не изменилось — все то же, низко висящее, хмурое и холодное небо. От того тепла, которое продержалось всего пару дней, ничего не осталось. Вновь дул пронизывающий ветер, опять песок и пыль летели в лицо, что напомнило мне о необходимости выходить с повязкой.

Я вернулся в тишину и уют подвала.

Заняться мне было нечем — порядок в убежище был наведен еще до болезни и теперь только поддерживался мною. Воду в бочки я наполнил до предела, топливо, для очага, заготовил. И теперь мог смело покидать склад, и идти — куда мне вздумается.