На развалинах третьего рейха, или маятник войны

В условиях военного времени и культивировавшейся особой бдительности («Враг не дремлет!») нам, курсантам, приходилось заполнять различные анкеты, писать автобиографии и т. п. А поскольку развлечений у нас было мало, находились местные шутники, которые нет-нет да и повеселят. Помню такую историю. Однажды в класс входит Пилипенко и вдруг с порога обращается к грузину Мдивани:

— Слушай, кацо! Я был сейчас в канцелярии, носил туда свою анкету, а там говорят, что ты — Мдивани — родня самому Мдивани, известному меньшевику!.. Как бы чего…

— Эй! — воскликнул темпераментный горец. — Какой Мдивани, какой меньшевик…

Он вскочил с места и стремглав помчался в канцелярию. Там он без лишних слов выхватил из пачки свою анкету и внес туда такую фразу: «Я ничего общего со знаменитым меньшевиком Мдивани не имею!»

Потом над ним долго потешались. Так что, несмотря на трудное время, огромную нагрузку, люди находили и повод и время шутить, смеяться. Жизнь шла своим чередом. На занятиях слушатели рассказывали о своей жизни, о боевых эпизодах, участниками или свидетелями которых они были. Этого требовали преподаватели на практических занятиях. Эти рассказы использовались для закрепления теоретического материала, поскольку они велись исключительно на немецком языке.

Мне тоже приходилось рассказывать о своей службе, о боевых операциях, в которых участвовал, о сбитых немецких асах и наградах за эти воздушные бои, у меня к тому времени были не только медали, но и два ордена Славы и другие ордена.

А Аня Каневская, прибывшая к нам на курсы с фронта, где была переводчицей, помнится, рассказала то ли быль, то ли окопный анекдот: «Два пленных немецких солдата смотрят на карту мира, затем один другого спрашивает: — Слушай, Ганс! Скажи, какая это страна?» — Он показал на коричневое пятнышко в центре Европы. — Ты что, не узнаешь? Это же ведь наша Германия!.. — «А эта огромная, страна, что окрашена в красный цвет?..» — Да это же СССР!» — «Это что же, Ганс, получается, выходит, ни Гитлер, ни его генералы не посмотрели на карту, когда нас посылали сюда воевать против русских?!»

Бывший журналист Пилипенко, о нем я уже рассказывал, поведал нам, как он воевал под Москвой и однажды в госпитале услышал от умирающего от тяжелых ранений солдата такие слова:

— Вам, братья мои, нужно обязательно устоять, вы своей грудью, как гранитной скалой, должны закрыть Москву, ибо проклятия мертвых — это страшная кара для живых!..

Но особенно запал мне в душу рассказ лейтенанта Пеняичева. После окончания педучилища он два года преподавал в начальных классах. В школе и училище он изучал немецкий язык. Но какие там давались знания — известно: немного грамматики, знание наизусть нескольких фраз, элементарное чтение и письмо. Словом, почти ничего. И вот попадает он на фронт. Воюет как все, под его командой сначала взвод, затем рота. В одной из стычек с немцами его ранило и он находился в санчасти своего полка. Вдруг прибегает из роты солдат и передает ему приказ командира полка немедленно прибыть к нему. Когда он оказался в штабной землянке, то увидел, что командир пытается допросить пленного немца. Увидев лейтенанта, командир полка приободрился и произнес:

— Прибыл, вот и славненько. Тут у нас в «гостях» немец, а переводчик, сам знаешь, в госпитале. Ты учитель, помню, так что давай действуй, а я тебе чем могу, тем и помогу.

— Кое-как мы допросили пленного, — улыбаясь, произнес лейтенант. Хорошо, что немец нам попался знающий, немного по-русски кумекал и, что самое важное, хорошо ориентировался на карте.

После этого случая командир полка принял решение назначить меня переводчиком при штабе полка. Что оставалось делать? Пришлось, обложившись словарями, штудировать немецкий. Но дело шло с большим трудом. Помогло мне, правда, то, что переводчик в свое время составил своеобразный перечень вопросов к пленному и его ответы. С этим вопросником я и начал входить в курс жизни военного переводчика. Составлял первичные протоколы допросов и отправлял их под конвоем вместе с пленным в штаб дивизии. И вот однажды разведчики привели ко мне в землянку страшно замызганного немца. Я его начал допрашивать. Он мне отвечает, а я его не понимаю. Ну, думаю, попался же мне немец с каким-то сложным диалектом. А потом вдруг подумал: видимо, этот стервец решил мне проверку устроить, нарочно язык коверкает. Пришлось прибегнуть к народному средству — врезать ему палкой по мягкому месту. Смотрю, немец мой совсем ополоумел, кричит истошным голосом, а я его все равно не понимаю. И вдруг в землянку заглядывает командир полка. Узнав, в чем дело, он успокоил меня. Оказывается передо мной был не немец, а итальянец. Командир об этом уже знал, а потому и поспешил ко мне на выручку. Вот такие были мы Фронтовые переводчики, — завершил свой рассказ Пеняичев.

Да, действительно, переводчиков у нас было очень мало. Я это хорошо знал. И из песни, как говорится, слов не выкинешь.