Наконец разговоры потихоньку стихли, и большинство пассажиров, по приобретенной за войну привычке на всякий случай прихватывать чуток сна про запас, погрузилось в дрему. Я тоже попытался задремать, но, несмотря на усталость от напряжения последних дней, сон не шел. Меня, естественно, после всего, что со мной было, волновало то, как сложится моя служба. Пусть вот так буднично, но ведь я лечу в Берлин! В логово… О Германии вроде знал немало: и из газет, и из рассказов очевидцев, и из лекций на курсах переводчиков. А все-таки какая она, Германия?
Сколько раз за годы войны и после нее я задавался этим вопросом! Почему мы так часто воюем между собой? Почему так трагически сплетаются судьбы русских и немцев? С тех пор как в 919 году саксонский герцог Генрих I стал кайзером первой Германской империи, страна дала миру выдающихся мыслителей и ученых, гениальных поэтов и композиторов и… безжалостных, хладнокровных убийц целых народов. В моем сознании никак не могли смириться такие противоположности: великие книги — и костры из книг, великолепная архитектура немецких зодчих — и величайшие в истории разрушения городов и сел… Чуткость глухого Бетховена — и… глухота большой, очень большой, части немцев к слезам чужих детей.
Германия. Пруссия… После того как прусские короли победили в единоборстве с австро-венгерской монархией, многие не без основания стали отождествлять Германию с Пруссией. Силезские войны Фридриха II привели к отделению Пруссии от империи Габсбургов. До третьего рейха было еще далеко, но он уже вызревал во втором. Салтыков-Щедрин в свое время писал: «Милитаристские поползновения казались столь безобидными, что никому не внушали ни подозрения, ни опасений, хотя под сенью этой безобидности выросли Бисмарк и Мольтке».
В 1914 году выстрелы восемнадцатилетнего сараевского гимназиста Гаврилы Принципа снова разбудили, как выразился Уинстон Черчилль, «германский вулкан». Четыре года войны, поражение, Версальский договор, позор Германии, капповский путч, фарс нацистского «переворота» в мюнхенской пивной «Бюргерброй», отставка Гинденбурга, расстрел «своими» «своих» штурмовиков Рема, поджог рейхстага, концлагеря, Мюнхенское соглашение — аннексия Чехословакии, нападение на Польшу — Вторая мировая война… И все это случилось за какие-то три с половиной десятка лет.
Унижение рождает желание отомстить, и политики, каждый исходя из своих интересов, раскачивают этот страшный маятник — маятник войны. Чем дальше он отклоняется в одну сторону, тем дальше потом пролетает, сметая все на своем пути, в сторону противоположную. Знают ли об этом гитлеры? Наверное, знают. Думают ли о возможности обратного хода выведенного ими из равновесия маятника?
Полагаю, что нет. Каждый из них уверен, что уж ему-то удастся малой кровью, на чужой территории…
Немецкая армия, начав в 1939 году войну, методично захватывала страну за страной. И эту войну она действительно вела пока малой кровью, на чужой территории. Пока не вторглась в наши пределы.
Мы, советские люди, о территориальных захватах и тем более о том, чтобы с боем ворваться в Берлин, тогда не мечтали. Радовались «освобождению от панов» Западной Украины и Западной Белоруссии, появлению в нашей семье новых друзей — народов Прибалтики, снятию угрозы нашему Дальнему Востоку.
Впервые война приоткрыла свое лицо нашему поколению в финских лесах. Трудная для нас была эта война. О ней уже достаточно написано, при том много и неправды. Но пусть это остается на совести конъюнктурщиков. Историческая наука, известно, дама капризная. Она все в свое время приводит в порядок. Одно сейчас с уверенностью можно утверждать: победы нельзя достигнуть только усилиями, приложенными в течение периода боев. Победы, как и поражения, закладываются за много лет до этого и очень связаны друг с другом. Наверное, было бы правильно сказать: «Не хочешь поражения — не стремись к победе любой ценой!» — но кто же от нее откажется… Очевидно, секрет всеобщего благоденствия — чувство меры. Но, к великому сожалению, так редко рождаются политики и генералы с врожденным чувством меры, а в кругу себе подобных научиться этому обычно не у кого…
Близился конец войны. Наши войска готовились к последнему, решительному, броску на Берлин. За три с лишним года советские люди претерпели страшные лишения, миллионы людей погибли, а у оставшихся в живых было только одно желание — добить врага в его собственной берлоге и никогда больше не воевать. Поднималась новая волна патриотизма, люди верили, что никто из врагов нашего государства, наученных горьким опытом своих предшественников: тевтонских рыцарей, татаро-монгольских орд, шведов, французов и вот теперь уже — гитлеровской Германии, — в будущем не посмеет на нас напасть… В это действительно хотелось верить и этой верой жить.