На реках вавилонских

Позади себя я услыхала злой смешок. Кто-то шипел сквозь зубы, и тут я узнала голос Ханса. Громче, чем надо бы, он произнес: "Даже собственного имущества не жалеет. Пфф! Кто это спустя тридцать лет после войны еще сидит на своем имуществе, да так крепко, что и работать не надо? На костюмы индивидуального пошива небось хватает". — Его язвительный смех разом смолк, хотя никто к нему не обернулся. Длинными перламутровыми ногтями фрау Роте ощупала свои искусно взбитые волосы. Хорошо еще, что она стояла так далеко от нас. Теперь она вздумала вызывать к себе каждого ребенка, сидящего в зале. Ребенок должен будет прочитать какое-нибудь короткое рождественское стихотворение, за что получит один из тех замечательно красивых подарков, которые пока лежат в мешке.

Дети ринулись вперед. Они сразу выстроились в очередь, точно заранее отрепетировали это построение, и каждый читал какое-нибудь стихотворение. Некоторые ребята успевали пропеть короткую песенку. Катя и Алексей подталкивали друг друга вперед, но не старались быть первыми. Дорейн немного подождала, а потом тяжелыми шагами прошла чуть вперед и надолго оставалась последней в длинной очереди, тянувшейся до противоположного конца зала.

Когда подошла очередь Кати, она смутилась.

— Ну, а ты что хорошенького нам скажешь? — Фрау Роте наклонилась к Кате и поднесла ей ко рту микрофон.

— "Добрый, славный Дед Мороз…" — Катя сделала паузу и удостоилась аплодисментов единственного поклонника, сидевшего в столовой: он сидел вплотную за нами, почти что у меня за спиной. Это был Ханс, сигарета прилипла у него в уголке рта, а руки он поднял над головой и хлопал, громко и в полном одиночестве.

— Ну, и что же говорится в стихотворении дальше, дитя мое? — Фрау Роте пыталась скрыть свое нетерпение.

Я беспокойно ерзала на скамейке.

— Дальше я не помню. — Катя отвернулась в сторону, где стояли доктор Роте и священник, оба они выжидательно смотрели на нее.

— Тогда ты наверняка можешь спеть красивую песню? — Фрау Роте выпрямилась и держала микрофон внизу, у Катиного рта.

— Песни я не знаю.

— Совсем никакой? — Фрау Роте придала голосу оттенок недоверия. Катя медленно покачала головой, она смотрела в потолок, и ее лицо в неоновом свете казалось нарисованным.

— "О ты, благодатная"… — Фрау Роте пропела первые слова гимна м ждала, чтобы Катя продолжила, но она энергично замотала головой.

— Ну коли так, помочь может только розга, — из-за плеча жены заметил доктор Роте.

Катя потерла лицо ладонями, надула щеки и сощурила глаза. Она выглядела так, будто собирается дать мимическое представление. И вот она запела в микрофон: — "Хензель и Гретель в лесу заблудились, в потемках с дороги они сразу сбились, уж холод стал их пробирать до костей. Ах, где бы им крышу найти поскорей? Вот пряничный домик они увидали, и оба тут радостно духом воспряли. Кто в домике этом чудесном живет?" — Запыхавшаяся Катя смотрела в пространство. Никто ей не хлопал. В зале стояла мертвая тишина. — "Толкай, толкай поглубже в печь!", — наполовину пела, наполовину декламировала Катя.

Доктор Роте нервно взглянул на свои часы.

— Достаточно, детка, достаточно. — Он запустил руку в мешок и вручил своей жене один из маленьких пакетиков. Катя одной рукой взяла подарок, а другой обхватила руку фрау Роте с микрофоном и запела: "Ах, Хензеля зажарят, о Гретель, вот беда, тут оба рассмеялись, и ведьму — враз туда!". Я отчетливо расслышала, как она вздохнула, перед тем, как сделать неловкий книксен.

Я обернулась к Хансу, который смотрел прямо перед собой, будто сквозь меня. Тем не менее, я через стол протянула к нему руку. Я поманила его к себе, но он не желал меня замечать, потягивал свою сигарету и отвернул голову в сторону, чтобы я не смотрела ему прямо в лицо. Вдруг он резко подался вперед и уставился на меня. Зал наградил Катю неторопливыми аплодисментами.

— Ну, это было прямо… Как бы это сказать? Это было просто очаровательно, — суетливо рассмеялась фрау Роте.

— Совершенно восхитительно, — добавил доктор Роте. — Однако теперь, дети мои, мы должны поторопиться. Ты следующий в очереди? Знаешь ты какое-нибудь совсем короткое стихотворение?

Ханс печально взглянул на меня и тихо, но внятно сказал:

— Так ты не такая?

— Какая "такая"?

— Не предательница?

— Что ты хочешь этим сказать?

— Разве все мы — не предатели? Ты, я, те, кто по другую сторону, — все равно, даже если они переехали, лишились гражданства, бежали. Мы не остались на своем месте, не повели борьбу прямо там.

— Почему мы должны были вести борьбу?

Ханс печально покачал головой. Казалось, он сожалеет, что я не поспеваю за его мыслью.