На реках вавилонских

— Да это не мой журнал. — Он пытался повернуться на другой бок. — Твой поезд ушел, Кристина, теперь ты наверно уже не найдешь себе мужа, — он поднял голову, — но виолончелистке, безусловно, лучше не быть замужем. Никаких детей, никакого мужа, самое большее… — повернуться ему не удалось, — это несчастная любовь.

Я встала, чтобы ему помочь.

— Не надо. Это сделает Доротея, если она вернется. Никакого сына, слышишь, Кристина, для этого ты уже слишком стара. А мой сосед говорит - толста. Но разве он понимает, что такое виолончелистка.

— Оставь меня в покое, Ежи. — Я опять села.

— Говорю тебе: ты должна еще раз попробовать ту вещь Мендельсона. Номер два, opus 58.

— Я уже пробовала. Она меня не привлекает.

— Именно поэтому. Надо всегда браться за то, чего еще не умеешь.

— Ежи, сонату номер два я не люблю.

— Это ничего не значит, Кристина. Повод к проявлению сильной страсти у многих людей сам собой не приходит, его надо искать.

— Это ты мог бы отнести и к себе, — сказала я и развернула журнал.

— Что?

— Какое у нас сегодня число, Ежи?

— Девятнадцатое октября — это же ясно, Кристина, если завтра двадцатое.

— А год какой?

— Ничего-то ты не знаешь. — Ежи озабоченно смотрел на меня и качал головой.

— Я-то знаю, а вот ты, наверно, нет.

— Ты не собиралась уходить, Кристина?

— Нет, почему ты спрашиваешь?

— Ты поднялась с места.

— Да, но теперь я опять сижу, — сказала я и подумала: так скоро я сегодня не уйду. В лагере мне тоже было нечего делать, кроме как сидеть сложа руки. Так уж лучше я посижу здесь. Щелканье языком, раздававшееся с соседней койки, приятно щекотало мне нервы. Иногда у меня завязывался недолгий разговор с кем-нибудь из соседей Ежи по палате. Я снова услышала, как один из них шепчет: "сладкий пончик", — это звучало нежно и ласково. Надо мне в лагере заглянуть в словарь и удостовериться в значении этого слова, прежде чем я отважусь еще раз посмотреть на изумленное лицо этого человека.

Я могла бы отдать всю жизнь за Ежи, если бы только играла на виолончели. Вместо этого я привезла его в Германию и положила в эту больницу, продала виолончель, и все, что я теперь еще могла сделать — это держать его за руку. Я погладила эту руку и сказала:

— До завтра.

Нелли Зенф приглашают танцевать

С Алексеем по правую и с Катей по левую руку я позвонила в квартиру этажом ниже, к польке, с которой познакомилась только вчера на лестничной клетке. Говорили, что ее отец целый день лежит в кровати и спит, так что она должна быть дома.

— Извините, надеюсь, я вас не разбудила?

Полька вытерла фартуком мокрые руки и протянула мне мясистую ладонь.

— Сегодня воскресенье, верно?

— Да, еще только девять часов. Сожалею, что пришла так рано. — Может, мне лучше было не звонить, но я подумала, надо попробовать. В воскресенье дети в школу не ходят. Мне надо уйти, но взять их с собой я не могу.

— Да вы заходите.

Алексей весь затрясся от пожатия ее лапы, а Катя попятилась назад и уцепилась за мою руку. В нос нам ударил крепкий запах капусты и свинины. Мы вошли.

— Мой отец еще спит, — сказала она извиняющимся тоном, но тем не менее предложила нам сесть за ее маленький стол, который выглядел точно так же, как наш наверху. Вообще вся комната была в аккурат как наша. Такие же металлические многоярусные кровати, такие же стулья из прессованной древесины, такой же пол. Казалось, что совпадает не только расстановка мебели. Зеленая корзина для бумаг так же, как у нас, стояла между дверью и шкафом. Даже постельное белье в бело — синюю клетку было точь-в-точь как наше: ничего удивительного, в конце концов все мы получали его в одном и том же месте.

— Раньше мы каждое воскресенье ходили в церковь. Но католическая церковь здесь совсем другая и отсюда довольно далеко. Моему отцу уже не дойти, понимаете. Мы верующие. Вот, видите. — Она зажгла свечу на столе и поставила поровней образок с ликом Марии, прислонив его к свече. — Вы здесь недавно?

— Да, с понедельника.

— Кофе хотите? Извините, я уже готовлю обед, мне надо только долить воды и помешать, подождите. — Я бросила взгляд на часы, но полька, протянув руку сзади мне через плечо, уже поставила передо мной чашку.

— Совсем черный, надо побольше сахару, — она приветливо улыбалась и, не спросив меня, сыпала мне в чашку сахар, ложку за ложкой.

— Стоп, этого хватит, спасибо, — я прикрыла чашку ладонью.

— Ну, еще ложечку, — сказала она, а сахарный песок тем временем сыпался в чашку у меня между пальцами.

— Ах, я вам еще не представилась? Яблоновска, Кристина. А это мой отец, — она указала на верхнюю койку. — Как вы слышите, он еще мирно спит. — Только она это сказала, как ее храпевший отец поперхнулся во сне, отхаркался и заворочался в постели.

— "Кока-колу" для детей? — Прежде чем я успела ей напомнить, что было не только воскресенье, но еще и раннее утро, она скрылась в кухне. Мои дети радостно и смущенно ерзали, предвкушая "кока-колу".

— Вы здесь недавно? — С верхней койки к нам склонился старик.

— Доброе утро. Извините, мы нечаянно вас разбудили.