На реках вавилонских

Ах, если бы она могла накормить его впрок, если бы могла…

11

Сашу Долинского определили в Путиловское училище, в класс, где ни дядя, ни тетя уроков не вели.

– Дурно, если ребенок обучается у педагогов-родственников, – сказал дядя Саша, подняв вверх указательный палец, весомо и внушительно, этим же пальцем прищемил вдруг Сашин нос и рассмеялся. – Трудно сохранить объективность.

Боря Савич принес из гимназии очередной похвальный лист. Грамота поскромнее, чем довоенная, и размером поменьше. Ни портретов, ни репродукций. В середине, как обычно: «Награждается…», а справа надпись «Всё для войны, всё для победы».

12

Пройдя за две недели двадцать верст беспрерывным штурмом, геройские корпуса 3-й и 8-й армии 30 марта 1915 года победно спустились с Карпат. Встали на территории Венгрии, на древней земле Карпатской Руси.

Потери неприятеля были огромны – 400 тысяч человек, но и наш урон, 200 тысяч человек, был ощутим. Сознавая недостаточность сил и большие потери, штаб Юго-Западного фронта отдал директиву 3-й и 8-й армиям прекратить наступление и прочно укрепиться на западных склонах Карпат.

Германское командование, понимая, что его союзник – Австро-Венгрия – находится в критическом положении, снимает с французского фронта 11-ю армию генерала фон Макензена и перебрасывает в Карпаты, которые, по расчетам Кайзера, должны стать могилой русской армии. Россия же, предполагают немцы, лишившись вооруженной силы, вынуждена будет заключить мир любой ценой. Ключом к осуществлению этих планов было овладение Лесистыми Карпатами.

Наши войска выдержали основной удар германо-австрийцев, понеся потери и отказавшись от завоеванных земель. В июне 1915 года немцы овладели Львовом и Перемышлем, и русские войска оставили Галицию. При отступлении 1915 года, которое называли тогда Великим отходом, были потеряны подготовленные кадры русской армии. «С этого времени регулярный характер войск был утрачен, и наша армия стала все больше и больше походить на плохо обученное милиционное войско», – писал генерал Брусилов в своих воспоминаниях.

22 августа 1915 года Ставка переводится из Барановичей в Могилев. Император принимает на себя предводительствование всеми сухопутными и морскими вооруженными силами.

К середине сентября удается остановить немецкое наступление вглубь страны.

Река Горынь, октябрь 1915 года

Всхолмленная местность между реками Иква и Горынь служила с конца лета местом действия 34-й дивизии; водораздел этот, на склоне хвойного леса Верещак, прочно закрывал от австрийских полков правый фланг русского Юго-Западного фронта.

Австрийцы укрепились между деревнями Лопушно и Волица, выкопав три линии сплошных окопов, обмотанных проволочными заграждениями. Верещак с трех сторон окружали десять рядов колючей проволоки.

Сломать, разбить эти линии обороны можно было только длительной артиллерийской подготовкой, но и на короткую, с тем, чтобы разрушить проволоку и окопы хотя бы в районе прорыва, не было достаточного числа тяжелых орудий. «О систематической борьбе с артиллерией противника тогда не было и речи», – писал впоследствии командир 34-й дивизии генерал Гутор. Между полуднем и сумерками 20 октября удалось разрушить только один австрийский блиндаж.

Корявы стволы реденькой рощи осеннего буро-грязного цвета, несет сыростью с болотистых берегов Горыни. Темнеет. По ожившему в сумерках полю тянутся раненые, повозки, обозы, автомобили с притушенными фарами, походные кухни с горячей пищей. Подмораживает.

Подполковник Магдебург спрыгнул в окоп – обжитой земляной город с улицами и переулками, навесами и противоштурмовыми лестницами – и привычно окунулся в смешанный запах заношенных шинелей, крепкой махорки, испарений грязных человеческих тел. Спотыкаясь о спящих, осторожно пробрался к себе; отодвинув доски, зашел в командный пункт. Огонек свечки, покосившейся в заплывшей воском консервной банке, не освещал ничего, кроме безусого лица прапорщика Соловьева, пары земляных постелей и перевернутого ящика. Соловьева назначили ротным на опустевшее вчера место. Скрючившись на обрубке дерева и задрав свои колени чуть ли не до ушей, он добросовестно ставил галочки против фамилий уцелевших после боя солдат только что принятой роты.

– Ложился бы ты, что ли, – пробормотал Григорий, скинул сапоги и, пристроив вместо подушки свой превосходный английский бинокль, рухнул на кровать.

Едва серый свет разжижил ночную тьму, денщик, поеживаясь от сырого застоявшегося воздуха и ловко лавируя по темному узкому коридору окопа, принес мутный чай в жестяной кружке и сухари. Григорий Трофимович вынул из полевой сумки, разбухшей от бумаг, конверт с полученным накануне жалованием и письмо:

– Сбегай, Федя, в деревню, на почту, отправь Александре Семеновне.