На реке

Стояла уже ночь, теплая, тихая, торжественная, пол­ная звучной тишины, когда Алексей Степанович вышел на галерейку. Хлюпала вода, покачивая лодки, и звезды дрожали на ее зыбкой поверхности. Еще шире, еще пол­нее стал мир, и не виделось конца воде, уходившей в проз­рачную тьму. Слобода скрылась совсем, и только далекий город мерцал и повторялся в реке огоньками, такими жи­выми и теплыми, так не похожими на безжизненное сия­ние звезд. Еле слышный, донесся грохот экипажа по мо­стовой и сразу смолк, точно экипаж остановился или свер­нул за угол; но долго еще ухо ловило его отголоски. Налево, там, где находился невидимый теперь мост, горел зеленый огонек, похожий на низко опустившуюся звезду. Алексей Степанович оперся на перила и долго смотрел на город, где он чувствовал живых людей, предпразднич­ную веселую работу и сутолоку. Совсем ясно представля­лись ему прибранные уютные комнаты, в которых пахнет сыростью от вымытых полов, белые кисейные занавески, красные и зеленые лампадки перед сияющими образами и сдержанный веселый говор людей, одевающихся в свое лучшее платье, – все то, что видел он в детстве.

И снова, как и вчера ночью, ему послышался крик о помощи.

Алексей Степанович впился глазами в темноту, глядел и слушал так внимательно и напряженно, что в ушах за­шумела кровь, но крик не повторился.

«Опять почудилось», – подумал Алексей Степанович, как вдруг там, где зеленел железнодорожный фонарь, вни­зу, мелькнул слабый и робкий огонек и тотчас погас. И машинист вспомнил ту одинокую черную крышу, кото­рую он заметил еще утром, и свою мысль о безвыходности заключенных под этой крышей, – мысль, мелькнувшую тогда же утром, но забытую днем.

Никита спросонок послал Алексея Степановича к чер­ту, и он решил ехать один, в душегубке. Он был уверен, что людей уже нет в затонувшем домике; но в крике о по­мощи, почудившемся, или бывшем в действительности, звучала такая беспомощность и тоска, что он не в силах был ослушаться призыва. Грести пришлось против тече­ния, и Алексей Степанович в несколько минут покрылся потом. На середине реки его понесло вниз, но он с усили­ем выправился и отдохнул в залитой слободской улице, куда загнало его течение. Теперь чердаки были сумрачно-молчаливы и черны и казались немного страшными, как крышки больших гробов, так же как и черная река, пол­ная скрытой жизнью, таинственным шепотом и силой. Она словно боролась с Алексеем Степановичем, вырывала вес­ла и угрожающе весело журчала у носа лодки. Пробира­ясь вдоль берега через затопленные призрачные сады, вздрагивая от прикосновения холодных ветвей, скрючен­ных и цепких, как пальцы утопленника, и отталкиваясь от черных крыш, Алексей Степанович выплыл за окраину, где вода разливалась широким, тускло блистающим озе­ром. Он греб наугад к насыпи, которая черным горбом ста­ла отделяться от темного неба. Нагибаясь вперед, равно­мерно поднимая и опуская весла, Алексей Степанович закрывал глаза, и тогда казалось, что весь мир остался где-то далеко назади и он плывет давно, уже целые года, плывет в черную бесконечность, где все ново и непохоже на оставленное позади. Так шли минуты, и, когда он под­нял голову, насыпь стояла перед ним, высокая и строгая, а ближе серела одинокая крыша, немая и танственная. Под нею чуялось присутствие живых людей, и то, что они молчали, когда кругом была вода и ночь, навеяло на Алексея Степановича неопределенный страх и тревогу, он подогнал лодку вплотную и остановился у маленького, без перил, балкона, совсем теперь лежавшего на воде. Низенькая кривая дверь вела внутрь, и весь дом казался старым, покосившимся и покрытым заплатами, как ни­щий, и было удивительно, как совсем не повалила его сильная и буйная вода.

– Есть тут кто? – крикнул Алексей Степанович, и звук его голоса отскочил от крыши и, замирая, понесся по реке. Внутри чердака послышались невнятные, хри­пящие звуки, как будто кого-нибудь душили. Привязав поспешно лодку, Алексей Степанович вскочил на балкон­чик и в дверях чуть не столкнулся с женщиной, шедшей ему навстречу.

– Это вы кричали? – мягко спросил Алексей Степа­нович, обрадованный видом живого существа, и вошел на чердак без приглашения, привыкнув, чтобы везде его встречали, как спасителя.

– Да, я, – также мягко и виновато ответила женщи­на и пошла за ним в угол, где стоял стол и на нем маленькая иконка, перед которой теплилась тоненькая восковая свечка. Алексей Степанович мельком оглядел чердак, дру­гой конец которого утопал в темноте, и остановил удив­ленный взгляд на столе. Он был покрыт чистою скатертью, и на нем лежали рядом два темно-бурых яйца и малень­кая покупная и, видимо, черствая булка.

– Что это? – спросил он, вглядываясь в лицо жен­щины, молодое, но бледное лицо, улыбавшееся пугливой и искательной улыбкой, от которой еще печальнее стано­вилось выражение больших и добрых глаз. Ему каза­лось непонятным и странным – эта одинокая женщина и приготовления к встрече праздника тут, среди воды и ночи.