На реке

Ясно было, что у меня пошаливают нервы, и я решил ехать дальше. Я потянул цепь, лодка тронулась, затем я почувствовал какое-то сопротивление и потянул сильнее; якорь не поддавался; он зацепился за что-то на дне реки, и я не мог его поднять; все мои усилия вытащить его были тщетны. Тогда с помощью весел я повернул лодку и поставил ее выше по течению, чтобы переменить положение якоря. Но и это не помогло, он держался крепко; мною овладел гнев; я стал яростно трясти цепь. Никакого толку. Я сел в отчаянии, соображая, что же делать. Нечего было и думать разорвать цепь или отделить ее от лодки: она была толста и приклепана к деревянному брусу толще моей руки. Но так как погода по-прежнему была прекрасная, я понадеялся на встречу с рыбаком, который окажет помощь. Эта неудача помогла мне успокоиться; я уселся и мог наконец выкурить трубку. Со мной была бутылка рома, и после двух-трех стаканчиков положение стало казаться мне смешным. Было тепло, и в крайнем случае я мог без особого вреда провести ночь под открытым небом.

Вдруг что-то слегка стукнуло о борт. Я подскочил, покрывшись с головы до ног холодным потом. Вероятно, это был какой-нибудь кусок дерева, который принесло течение, но этого оказалось достаточно: меня снова охватило странное нервное возбуждение. Я ухватился за цепь и отчаянным усилием потянул ее. Якорь не поддавался. Я снова сел в полном изнеможении.

Между тем река мало-помалу покрылась белым и очень густым туманом. Он стлался по воде так низко, что я, поднявшись во весь рост, уже не мог разглядеть ни воды, ни своих ног, ни лодки; виднелись лишь верхушки камышей, а дальше — равнина, бледная от лунного света, с большими черными силуэтами, подымавшимися в небо: то были группы пирамидальных тополей. Я был словно закутан до пояса в ватное покрывало необыкновенной белизны, и в моем воображении возникали фантастические картины. Казалось, кто-то пытается влезть ко мне в лодку, которую я уже не различал, и что река, скрытая этим непроницаемым туманом, должно быть, полна странных существ, плавающих вокруг меня. Я испытывал ужасное, мучительное чувство; виски сжимало, как в тисках, сердце билось неистово; теряя голову, я решил было спастись вплавь, но при одной мысли об этом содрогнулся от ужаса. Мне представилось, как я, потеряв направление, плыву наугад в густом тумане, барахтаясь среди попавшихся на пути травы и камыша, задыхаясь от страха, не видя берега и не находя больше своей лодки; мне уже чудилось, как что-то тянет меня за ноги на самое дно этой черной реки.

И в самом деле, предстояло бы проплыть вверх по течению по крайней мере метров пятьсот, прежде чем нашлось бы место, свободное от травы и камыша, где бы я мог стать на ноги; поэтому девять шансов из десяти было за то, что я не сумею взять верное направление в тумане и утону, как бы хорошо ни умел плавать.

Я старался образумиться. Я чувствовал, что моя воля тверда и будет бороться со страхом, но во мне, помимо воли, было что-то другое, и это другое боялось. Я спрашивал себя, чего, собственно, мне бояться; мое храброе «я» издевалось над моим трусливым «я», и ни разу еще не приходилось мне ощутить с такой ясностью, как в эту ночь, противоположность двух заключенных в нас существ, из которых одно желает, а другое противится, и каждое поочередно одерживает верх.

Этот глупый, необъяснимый страх, возрастая, переходил в ужас. Я сидел неподвижно, с широко раскрытыми глазами, напрягая слух, и ждал. Чего? Я не знал, но, должно быть, чего-то страшного. Мне кажется, если бы какой-нибудь рыбе вздумалось выпрыгнуть из воды, как часто случается, этого было бы достаточно, чтобы я свалился замертво, потеряв сознание.

Громадным усилием воли я все же овладел собой, опять взял бутылку рома и сделал несколько больших глотков. Тут меня осенила счастливая мысль, и я принялся кричать изо всей силы, оборачиваясь на все четыре стороны. Охрипнув, я прислушался. Где-то очень далеко выла собака.

Я выпил еще, растянулся на дне лодки и так пролежал, может быть, час, а может быть, два, без сна, с открытыми глазами, окруженный кошмарными видениями. Я не решался подняться, хотя и страстно этого желал, — все откладывал с минуты на минуту. Я говорил себе: «Ну же, встань!» — и боялся пошевельнуться. Некоторое время спустя с огромными предосторожностями, словно жизнь моя зависела от малейшего произведенного мною шума, я приподнялся и выглянул за борт.

Меня поразило самое волшебное, самое удивительное зрелище, какое только можно увидеть. То была одна из тех фантасмагорий сказочного царства, одно из тех видений, о которых рассказывают путешественники, вернувшиеся из далеких стран, и чьим словам мы внимаем, не слишком доверяя им.

Туман, два часа тому назад стлавшийся по воде, мало-помалу отступил к берегам. Оставив реку совершенно свободной, он образовал на каждом берегу непрерывную гряду холмов шести-семи метров высотой, сиявшую в лунном свете величавым снежным блеском.