На Рио-де-Ла-Плате

— Да, хочу. Бандиты, забавы ради, подолгу на улице не стоят. Уж в этом вы можете мне верить. Я здешние порядки знаю получше, чем вы.

— Да уж, воистину, едва ступил на эту прекрасную землю, как в такую дыру провалился, из которой можно и не выбраться!

— Сравнение очень верное. Выбирайтесь оттуда побыстрее и убегайте! Я думаю, вам это удастся. Я вовсе не хочу этим сказать, что вам надо бежать сегодня же. Но вам нужно лишь в свою очередь тоже следить за бандитом и остерегаться других неожиданных ловушек. Я уверен, что до завтрашнего полудня, когда я собираюсь к вам прийти, с вами что-нибудь да приключится. Был бы очень рад, если бы вы вняли моему предупреждению.

— Я прислушаюсь к нему, сеньор, обещаю вам. И раз уж вы намерены уйти, то позвольте мне выплатить вам сейчас две сотни песо.

Я подвинул к нему пять десятков песо фуэрте. Он свернул их и сунул в карман жилетки с таким видом, словно это всего лишь кусочки папиросной бумаги. Затем он подал мне руку, отвесил вежливый поклон и удалился.

Я занял его место, чтобы наблюдать за бандитом. Тот коротким взглядом смерил показавшегося из двери йербатеро и сделал нетерпеливое движение. Спустя какое-то время я тоже ушел. При этом я держался так, словно вообще не замечал никого вокруг. Я шагал по случайным улицам, останавливался у разных витрин и убеждался, что этот человек непрерывно следовал за мной.

Так прошел, пожалуй, час. Наступили сумерки. Звон колокола подсказал мне, что я нахожусь недалеко от кафедрального собора. Я знал, что люди сейчас направляются в церковь для ежедневного «Ave Maria de la noche» [30], и потому присоединился к тем, кто хотел помолиться.

Величественное, залитое светом пространство собора было заполнено множеством верующих; общинам многих европейских столиц следовало бы взять с них пример. С хоров доносилось смешанное пение, сопровождаемое органом. Певцы были довольно хорошо обучены, но вот органист, к сожалению, оказался музыкантом пятого или шестого сорта. Он скверно разбирался в регистрах и очень часто фальшивил.

Орган — мой любимый инструмент. Я поднялся наверх, чтобы взглянуть на человека, который так исказил величественную музыку Палестрины [31]. За пультом дирижировал регент [32]. Органист был маленьким, худым, суетливым человечком, казавшимся еще меньше среди мощных труб. Когда он увидел, что я, прислонившись к углу органа, наблюдаю за ним, то, видимо, захотел произвести на меня впечатление. Он тут же выдвинул принципал и корнет [33]и еще несколько шестнадцатистопных регистров [34]в придачу. Конечно, поднялся такой шум, в котором голоса певцов потонули полностью. Тем не менее дирижер не удостоил музыканта даже кивком. В такой манере песнопение было исполнено до конца.

Затем настал черед короткой прелюдии [35], состоявшей из фальшивого органного трио, исполнявшегося на двух мануальных клавиатурах [36]и одной педальной [37]; звучала такая знакомая и любимая мной мелодия. Но, к сожалению, органист выдвинул вверх Vox angelica [38], Vox humana [39], Aeoline и Flauta amabile и пользовался басами самых низких и мощных регистров, поэтому прекрасная мелодия исчезала, словно ручеек в море басов.

Выдержать такое я не мог. Даже если органист стал бы угрожать мне вечной кровной местью, я все же бросился к нему, убрал звучавшие слишком громко голоса и изменил регистр. Музыкант сперва изумленно, а затем с доброжелательностью поглядел на меня. Казалось, что моя аранжировка [40]понравилась ему больше его собственной.

После третьего стиха к алтарю подошел проповедник, чтобы прочитать молитву. Органист воспользовался этим и тихо спросил меня:

— Вы тоже играете на органе, сеньор?

— Немного, — ответил я так же тихо.

Его маленькое, узкое лицо засияло от радости.

— Не хотите? — кивнул он, приглашая меня присоединиться.

— Какую мелодию?

— Я задам вам такт, а вот сборник псалмов. Всего три стиха. Вам они знакомы?

— Нет.

— Я подам вам знак, когда надо будет начинать. Сперва прелестная милая прелюдия; потом энергичная мелодия с тихими интерлюдиями [41]и наконец после третьего стиха фуга [42]во всех голосах и с контрапунктом [43]. Попробуете?

Я кивнул, хотя он требовал от меня выполнения непосильной задачи. Фуга и органный контрапункт!

Я подстроил нежные голоса, готовясь к «прелестной милой мелодии». Молитва уже подошла к концу, настал черед благословения, и в этот момент органист с силой толкнул меня в бок, что, несомненно, и было тем знаком, который он намеревался мне подать. Я начал.