На Рио-де-Ла-Плате

Когда он вошел, мы узнали, что он получил задание закупить определенное количество лошадей. Он захватил с собой деньги, чтобы тотчас оплатить покупку, что было весьма кстати. К сожалению, он узнал, что сеньора Монтесо нет дома, и его искренне огорчало, что придется уехать, не выполнив поручения.

— Завтра утром мой муж наверняка вернется, пусть даже после обеда, — пояснила она. — Сеньор, если вам разрешено задержаться до завтрашнего дня, я буду только рада принять вас у себя.

— Гм! — задумчиво ответил он. — Времени у меня хватит, но так и так утро пропадет.

— Ну, в таком случае, — вмешался Монтесо, — с утра я буду в вашем распоряжении. Я — брат хозяина и одновременно его компаньон, поэтому имею право заключать сделки от его имени.

— Раз так, то утром я, разумеется, приеду к вам.

— Приедете? Позвольте? Вы останетесь у нас!

— Это невозможно, сеньор. Я не смею вас обременять; это мне в наказание за то, что так поздно приехал.

— Ба! Мы вас не отпустим, сеньор. Или, может быть, вы считаете обитателей эстансии Дель-Йербатеро неспособными на такую бесцеремонность.

— Нет, конечно, нет. Но я не могу принять ваше любезное приглашение, потому что я не один, со мной пятеро моих кавалеристов, которые понадобятся мне, если сделка состоится.

— Пустяки, на эстансии может разместиться гораздо больше народу, и это вовсе нас не стеснит. Разрешите, я займусь этим!

Он вышел, а лейтенанту пришлось сесть за стол и разделить с нами трапезу. Он старался держаться учтиво. И все же он мне не нравился. В чем была причина, я и сам не знал. Он был старше, гораздо старше, чем подобает лейтенанту; пожалуй, ему перевалило за сорок. Но причина моей антипатии была все же не в этом. Все его лицо, вплоть до самых щек, заросло окладистой бородой, густые брови срослись на переносице. Взгляд был колючим, как он ни старался его смягчить. Его форма напоминала мундир зуава [87]и изготовлена была из грубых тканей. Мне казалось, что незнакомец был не похож на офицера, хотя, может быть, только потому, что я не знал здешнюю жизнь и все измерял мерками строгой, так называемой «молодцеватой» выправки немецких офицеров.

Однако он произвел похожее впечатление и на остальных. Беседа застопорилась. Хотя лейтенант изо всех сил старался понравиться нам, это у него не получалось. Внезапно нас охватила какая-то скованность.

Свои слова он адресовал в основном мне. Казалось, именно я интересовал его больше всего. Он расспрашивал о моей родине, о тамошней обстановке, и его вопросы были глупы. Человек этот был в высшей степени невеждой. Но если я обращался к нему с назидательной репликой, то он, сверкнув своими темными глазами, так поглядывал на меня, словно я совершил смертный грех. Вовсе не удивительно, что беседа в конце концов увяла. Да и вся атмосфера радости, царившая этим вечером, померкла из-за нашего гостя.

Он, пожалуй, почувствовал это, ибо поднялся и попросил разрешения удалиться, сославшись на то, что очень утомлен. Казалось, он вообще не понимал, какую бестактность допускает. Но был наказан за нее: сеньора лишь холодно кивнула ему на прощание, а Монтесо позвонил пеону и приказал ему отвести лейтенанта в его комнату.

Когда он ушел, все облегченно вздохнули. Однако лишь после некоторой паузы йербатеро спросил меня:

— Ну, сеньор, как вам нравится наша кавалерия?

— Этот лейтенант — типичный ее представитель?

— Слава Богу, нет. Я не понимаю, как подобного человека можно направить для покупки новых лошадей. У меня нет желания торговаться с ним. Скорее всего, я заломлю такую цену, что он сразу же уедет отсюда.

— Тебе надо было бы сделать это до того, как он уселся за стол, — улыбнулась дама. — Давайте забудем это недоразумение и снова станем веселы как прежде.

Так мы и сделали. Мы просидели до полуночи, признавшись напоследок друг другу, что нам давно не выпадало такого чудного вечера. Монтесо взял обеих дам за руки, а я подал руку сеньоре, и мы еще с четверть часа гуляли в саду. Затем йербатеро отвел меня в мою комнату.

Утром я услышал, что в саду снова собираются пить шоколад, и спустился туда. Вероятно, я пробудился раньше всех и потому никого не застал в беседке, хотя на столе уже стояла посуда. Тогда я прошелся в самый конец сада. Там виднелось несколько ступенек, которые вели в небольшую беседку, расположенную на уровне верхнего края стены, что огораживала сад. Оттуда можно было выглянуть за ограду, посмотреть на раскинувшиеся вокруг пастбища и бродившие по ним стада. Я поднялся по ступеням, уселся наверху и окинул взором совершенно неромантический пейзаж. Я провел там всего две или три минуты, как вдруг услышал шаги в саду, они приближались к моему убежищу. Беседка густо заросла зеленью, поэтому меня не было видно; я же, выглянув в просветы между листвой, увидел двух грязных, бородатых парней, стоявших неподалеку и очень оживленно беседовавших между собой. Они были одеты в красные чирипы и пончо в красную и синюю полоску, на головах у них виднелись красные шапки, а на ногах — сапоги без подметок, но с крупными колесиками на шпорах.