На Рио-де-Ла-Плате

Как же он смотрел на меня! Такой лекции он явно не ожидал, но все же промолчал. Он осмотрел мои ружья, мой револьвер, содержимое моего пояса. Многое показалось ему ненужным, однако ввязываться в дискуссию он остерегался. Он хорошо помнил, как я пытался отвергнуть его дружбу, а это было ему небезразлично.

Из окна я заметил лошадь, предназначенную для меня. Она была ничем не лучше остальных, бока ее кровоточили, взгляд был злобно-боязливым, как у всех этих животных, не знавших ни ласки, ни настоящего ухода.

— Это для меня? — спросил я.

— Да, сеньор. Я выбрал вам самую спокойную и надежную лошадь.

— За нее мне благодарить вас нечего, как и за то, что вы разукрасили ее по примеру остальных. Я этого не люблю. Вы можете снять все это, да и попону в придачу. Я привык ездить на голом седле.

— Боже упаси, что вы за несносный человек! Вы еще страшно раскаетесь, что отказались от попоны! Значит, снять ее?

— Да, пожалуйста!

Он ушел.

У меня была еще одна, другая, более веская причина отвергнуть попону, но я умолчал о ней. Причина заключалась в тех насекомых, которыми изобиловали эти люди, мне совсем не хотелось в первый же день поднабраться подобных квартирантов.

Глянув в окно, я увидел, что он отстегнул попону. При этом он вроде бы что-то пояснял своим спутникам. Я догадался, что он запретил им высмеивать мой необычный для них костюм. Когда он переставлял лошадь с места на место, я заметил, что та, поднимая заднюю ногу, быстро дергала ею, сильно выгибала сустав и проворно ставила ногу на землю. Ах, меня, значит, посчитали настолько скверным наездником, что посмели предложить подобную лошадь? Я открыл окно и выкрикнул:

— Сеньор, но у лошади очень сильно поранена нога!

— Да нет, совсем чуть-чуть, — ответил йербатеро.

— Нет, не чуть-чуть!

— Вы ничего не заметите, когда сядете в седло!

— Я вообще не сяду на эту лошадь.

Я закрыл окно и решил разыскать хозяина. Он относился к числу тех немногих людей, которые владели конюшней. Я видел там несколько лошадей, одна из них мне очень понравилась. Хозяин вместе со всеми слугами приготовился учтиво попрощаться со мной. Я высказал ему свою просьбу, он был готов уступить мне лошадь и распорядился привести ее во двор.

Да, это была совсем другая лошадь, нежели та, хромоногая! Четырехлетний гнедой жеребец, пышущий огнем, крепкого и изящного сложения, с грациозно посаженной шеей и красивыми задними ногами. Йербатеро обступили ее, окидывая животное восхищенными взорами.

— Да на такую и сесть-то нельзя, — заявил Монтесо. — Вначале нужно целый день ходить рядом с ней, пока она не выбьется из сил.

— Да, — согласился хозяин. — Она уже больше недели простояла в конюшне. И езжу на ней только я один. Никого другого она не терпит в седле. Вы намучаетесь, если купите ее, сеньор!

— Сколько она стоит? — коротко спросил я вместо ответа.

— За нее с вас пять сотен бумажных талеров.

На немецкие деньги это равнялось восьмидесяти маркам. Я не стал торговаться и тотчас выплатил ему названную сумму. Я выложил бы за нее и больше. В конюшне на стене висело английское седло с соответствующей сбруей. Я купил вдобавок и его за сотню бумажных талеров, то есть шестнадцать марок.

Все местные жители и постояльцы отеля собрались на дворе. Гнедая ни минуты не пребывала в покое. Она грациозно скакала по двору, описывая круг за кругом, а пеон, выпустивший гнедую из конюшни, напрасно старался поймать ее за недоуздок. Когда к незадачливому пеону присоединились еще двое батраков, лошадь совершенно взбесилась и ударами копыт принялась отбиваться от наседавших парней. Принесли лассо, но лошадь, очевидно, хорошо понимала, как им орудуют. Едва петля взмывала в воздух, как животное прыгало в сторону и уклонялось от нее.

Монтесо потешался над батраками. Он утверждал, что они не умеют обращаться с лассо. Но когда он сам попытался поймать лошадь, то, как и батраки, потерпел неудачу. С его приятелями случилось то же самое.

— Сеньор, вам надо воспользоваться болас, — сказал он мне. — В лошадь вселился дьявол. Если вам не удастся швырнуть ей под задние ноги шары и «приземлить» ее, то вам ею никогда не овладеть.

— Вы так полагаете? Я думаю, что, чтобы поймать ее, вполне достаточно лассо. По-моему, до сих пор мне недоставало сноровки.

Лицо его приняло неописуемое выражение. Он смерил меня особенным взглядом — вот так блестящий математик воззрился бы на школяра, заявившего, что способен в уме извлечь кубический корень из стозначного числа.

— Это звучит очень мило! — улыбнулся он. — Дерзнете справиться лучше, чем все мы? Так попытайтесь! А я вам скажу, что вы будете высмеяны, как и я.