На росстанях

Бесприютного "огарка"
Не оставит Базылек, —

имея в виду Базыля Трайчанского, владельца знаменитого в Панямони каменного дома.

Правилом поведения друзей было не вешать нос на квинту. Вот почему они всегда, особенно на людях, были веселы, шутили, дурачились, забавлялись сами и забавляли других. У них были песни, сочиненные ими самими. Они придумали даже один балетный номер и назвали его "танец зеленого осла". Друзья становились спиной друг к другу и одновременно сгибали и поднимали правую либо левую ногу. Янка брал рукой согнутую ногу Лобановича, а Лобанович ногу Янки, а на другой ноге они прыгали как сумасшедшие, присвистывая либо подпевая в такт прыжкам. Потом они менялись местами и соответственно с этим меняли и ноги по команде: "С другой!"

И песни, и шутки, и "танец зеленого осла" имели целью высмеять местечковый мещанский быт со всеми его церемониями. Публика, перед которой время от времени выступали доморощенные артисты, воспринимала их выступления по-разному: одни морщились, другие одаряли их громкими аплодисментами. А в общем, их считали самыми веселыми и желанными людьми, которые никому ничего плохого, кроме как самим себе, не сделали.

Уже в сумерках друзья пришли в Панямонь. Миновали здание волостного правления, фельдшерский пункт, где фельдшером был все тот же Найдус, и направились в двухклассную школу к Тарасу Ивановичу Широкому. Он так же прочно сидел на своем месте.

— Добрый вечер вам! Рады ли вы нам? — дружно, в один голос, приветствовали друзья хозяина, переступив порог его квартиры.

Хозяин стоял перед ними. На его лице отразилось удивление и еще одно еле уловимое чувство, которое можно было бы назвать беспокойством, страхом при виде таких неожиданно нагрянувших гостей. Но это продолжалось только одно мгновение. Тарас Иванович овладел собой и пришел в состояние обычного для него приподнято-бурного настроения.

— А, браточки мои! А, страдальцы вы наши! Заходите, заходите! Раздевайтесь! Давненько я не видел вас, а как хотелось повидаться, поговорить! — шумно выражал он свою радость, крепко пожимая руки гостям. — И как же я рад, что вижу вас, голубчики, соколики мои! — сыпал, как из мешка, Тарас Иванович.

— Но не боитесь ли вы, Тарас Иванович, принимать нас, отщепенцев, крамольников, да еще с таким энтузиазмом? — снимая пальто, спросил Лобанович.

В глазах Тараса Ивановича мелькнули на мгновение испуг, неуверенность, но он тотчас же превозмог их.

— Кто запретит мне принимать в моем доме лучших из лучших учителей? Преступники вы, что ли? Казнокрады или конокрады? Да такой отщепенец и крамольник я сам и сотни тысяч таких же крамольников.

Не давая остыть чувству дружбы и солидарности, он громко крикнул:

— Ольга! Женка, стань передо мной, как лист перед травой! Иди встречать моих приятелей!

Не успела показаться в комнате Ольга Степановна, как Тарас Иванович скомандовал:

— Жарь яичницу!

— Дай же поздороваться с людьми! — весело проговорила Ольга Степановна.

На ее лице светились подлинная радость и дружелюбие. Она помнила, как Лобанович забавлял ее маленького сына Леню и рассказывал ему такие интересные сказки, что мальчик часто вспоминал и спрашивал про дядю Андрея.

— Ну, как вы живете? — спрашивала она гостей. В ее голосе слышались искреннее сочувствие и тревога.

— Да живем так, что дай боже: то скоком, то боком, часом с квасом, а порой с водой, — ответил Лобанович.

Янка добавил:

— Мы люди беззаботные, для добрых дел пригодные, хлопцы веселые, хоть пятки наши голые. Ни о чем не тужим и царю не служим.

Тарас Иванович замахал руками: так говорить небезопасно, — но громко засмеялся.

— Раешник, настоящий раешник! — похвалил он Янку, а тот признался:

— Мы с Андреем поделили роли, он начинает, а я подбрехиваю, и у нас выходит складно.

— То, что вы веселые и ни о чем не тужите, очень хорошо, но всего говорить вслух не стоит, — добродушно заметила Ольга Степановна.

— Иди, иди, жена, возле сковороды да возле буфета походи, — повторил свою команду Тарас Иванович.

Ольга Степановна вышла. Хозяин и гости перешли в кабинет.

— Ах, голубчики мои! Так вот оно как! — продолжал бурно выражать свою радость Тарас Иванович, однако заметно было, что он чувствовал себя как бы связанным и настоящей бури, свойственной его характеру, но получалось.

— А скажите, Тарас Иванович, что говорят про нас в вашей среде, как расценивают самый факт нашего неудачного собрания? — спросил Лобанович.

— Какая тут среда! — возмутился Тарас Иванович. — Умные люди сочувствуют вам, дураки, прохвосты охаивают, а более хитрые и подлые молчат. Да знаете ли вы… — вдруг перешел он на новую позицию. — Только, хлопцы, молчок! — понизил он голос. — На вас донес наш гад, волостной старшина Язеп Брыль! Сам лично ходил к становому приставу с доносом! А как он узнал? Многие из молодых учителей, участников собрания, не считали нужным держать язык за зубами… Только, братцы, ша! Никому ни гугу, ни звука о том, что я вам сказал!

Друзья переглянулись.

— Тарас Иванович, мы — могила! — заверил Широкого Лобанович.

В кабинет просунула голову Ольга Степановна.