На росстанях

Молчал и Лобанович: до хаты совсем близко, там все станет известно, выказывать же нетерпение перед урядником он не хотел.

Заехать во двор урядник отказался: не имел времени. Он остановил коня возле частокола, забросил вожжи на столб, взял портфель и вместе с Лобановичем пошел в хату. Андрея очень тронуло поведение Якуба — он сбегал в гумно и принес охапку лучшего сена для коня урядника. Этим, видимо, хлопец думал задобрить урядника, словно от него зависело дать Андрею облегчение. Обеспокоена была и мать: она знала, что такие посещения ничего доброго не приносят.

В хате урядник снял фуражку, что немного удивило Андрея, и сел за стол. Не торопясь достал из портфеля бумажку.

— Вот, распишитесь в получении. — Урядник развернул разлинованный журнал.

Лобанович взглянул на бумажку. Это была повестка от Виленской судебной палаты с вызовом явиться на суд 15 сентября 1908 года в одиннадцать часов дня. В повестке подчеркивалось, что в случае неявки в указанное время подсудимый будет арестован и доставлен в суд под конвоем. Лобанович расписался и взял повестку. Прочитав ее еще раз, он проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Катись, мое колесо, пока катишься!

Урядник не понял, на что намекает Лобанович, да и самому Андрею фраза эта была не совсем ясна, хотя в ней был какой-то смысл. Видимо, он вспомнил колесо, которое недавно выкатила буря со двора в поле.

— Знаете что, — сказал урядник, — давайте поедем в Панямонь. Зачем вам оставаться здесь одному? Проветриться надо.

Андрей удивился: урядник ему сочувствует и хочет отвлечь от грустных мыслей… Вот тебе и урядник, полицейский чин!.. А может, здесь какая-нибудь хитрость? Лобанович поблагодарил.

— Боюсь, что задержу вас, я не завтракал еще, — отказывался он.

— Какая же это задержка — завтрак! Можете потерпеть полчаса? А за это время мы будем на хуторке, там и позавтракаем. Поедем?

И действительно, почему не поехать?

Они сели в бричку, миновали Микутичи, а затем через Неман, вброд, выбрались на дорогу, проехав мимо Нейгертова, где жил Янка Тукала. Андрею стало грустно. "Эх, Янка! Думал ли ты, что я поеду с урядником возле твоей хаты и не зайду в нее? Но тебя здесь нет. И ты молчишь, не промолвишь мне ни одного слова! Неужто ты умер для меня?"

Его мысли прервал урядник:

— В чем же вас обвиняют? — спросил он. — За что судят? Почему всех освободили от суда, а вас нет?

Лобанович усмехнулся и сказал:

— В народной сказке рассказывается так. Шел кот лесом, встретил его волк. "Куда идешь, кот?" — "Иду судиться". — "А в чем твоя обида?" — спрашивает волк. "Как же не обида, — отвечает кот, — нашкодит кошка, а вину возлагают на кота". Вот и со мной так — кто-то написал воззвание к учителям, а меня за него судить будут.

— Как же так? — удивился урядник.

Лобанович объяснил, как обстоит дело и почему так вышло.

Урядник верил и не верил.

— Если не вы писали, так за что судить вас? Может, здесь еще что-нибудь примешано?

— Этого я не знаю, а если примешано, то не по моей вине и не с моей стороны, — ответил Лобанович и подумал:

"А впрочем, черт его знает, может, подсмотрели, как я с Янкой прибивал к кресту прокламацию? Нет, тогда и Янку взяли бы в оборот".

Из-за пригорка выплыл хуторок, усадьба мелкого арендатора. Урядник повернул коня к высоким воротам, над архитектурой которых, видно, ломали головы местные архитекторы, а может, и сам хозяин. Ворота состояли из двух толстых дубовых столбов, ровных, старательно выстроганных, с дубовой перекладиной на них. Отступив от одного и от другого конца перекладины на аршин, на ней прикрепили еще четыре бревнышка; каждое следующее симметрично укорачивалось и было с концов затесано наискось. В верхнее, самое коротенькое бревнышко был воткнут шпиль, заостренный вверху, как иголка.

— Вот выдумал себе ворота Язеп Глынский, — проговорил урядник, останавливая копя.

Андрей выскочил из брички, через калитку вошел во двор, чтобы открыть ворота, но в эту минуту из хаты показался сам хозяин, лысый, средних лет человек, в расстегнутой жилетке. Глынский был шляхтич и стремился хоть чем-нибудь отличаться от простого мужика.

— Пожалуйста! Пожалуйста! — быстро говорил Глынский, открыв ворота.

Едва бричка остановилась, он подбежал к уряднику и потряс его руку обеими руками.

— День добрый! День добрый! Как же вы вовремя приехали! Как раз к завтраку! Пойдем же в хату!

Лобановича он совсем не замечал, хотя и знал его, и даже руки не подал. Глынский не любил Лобановича за то, что тот "забастовщик" и готов отбирать землю у панов и арендаторов. А такие люди босяки и бездельники, по мнению Глынского. Лобанович отстал от арендатора и от урядника и уже думал, где бы ему скрыться, но урядник оглянулся и воскликнул:

— А вы что ж, Андрей Петрович?! Идем в дом!

Тогда уже и хозяин изменил свое поведение по отношению к "забастовщику". Он подбежал к Андрею, взял его под руку и повел к двери.

— Пожалуйста! Пожалуйста, заходите! Когда-то мы с вашим покойным отцом были добрыми знакомыми…