На росстанях

Если сторожиху захватывала загадочность происшествия, то Лобановича заинтересовало другое, а именно - непосредственная и крепкая вера людей в существование таинственного, темного сплетения злых сил. Миллионы и более лет живет эта вера, зачатки ее затеряны в темном омуте прошлого, и до сих пор человеческий разум не сумел освободиться из-под власти этого дурмана.

"Интересно! Надо будет подумать об этом", - заметил про себя учитель. Но, как видно, его занимала еще и другая мысль, и он неожиданно для самого себя спросил:

- Бабка! А твой Михалка мог и помереть от этого?

- Гэ, паничок милый! Чуть-чуть не помер! Насилу отходили!

- И подумать только, из-за какой глупости может умереть человек! проговорил молодой учитель, обращаясь скорее к самому себе, чем к своей собеседнице, и задумался. Голова его немного склонилась набок, темные глаза, в которых светилась какая-то затаенная мысль, устремились, не мигая, в угол комнатки, но ничего не видели: они как бы обращены были к той мысли, которая в эту минуту ворошилась у него в голове.

Старая бабка с каким-то страхом и любопытством поглядывала на своего "панича".

- О чем вы, паничок, так задумались?

Лобанович вскинул на нее глаза и засмеялся.

- Знаешь, бабка, хочешь, я скажу тебе, о чем ты теперь думаешь?

Бабка удивилась еще более, а учитель, не ожидая ответа, проговорил:

- Ты, бабка, смотрела на меня и думала: "Если этот панич еще не сошел с ума, то скоро сойдет".

Сторожиха изумленно смотрела ему в глаза, а Лобанович, придав важное выражение своему лицу, сказал:

- Ты, бабка, не думай, не одна ты знахарка. Я, может, еще лучший знахарь, чем ты.

- А что ж, паничок, все может быть, - словно с какой-то обидой ответила бабка.

- Ты плюнь, бабка, на это, потому что все это глупости, а лучше скажи: зачем мы на свете живем?

Бабка не знала, какой тон ей взять, чтобы не ошибиться.

- Гэ, паничок, что это вы обо всем спрашиваете? Гляжу я на вас и удивляюсь: сидит себе, словно монашек, и все в книжки смотрит. Поглядели бы немного - и хватит. А то, когда ни придешь, вы все в книги глядите. Разве можно так долго смотреть в них? - И, помолчав, добавила: - Сушат они, и больше ничего.

- Так ты, бабка, не знаешь, зачем мы на свете живем?

- Нет, паничок, не знаю! Если бы вы спросили дерево, зачем оно растет, разве оно ответило бы? Так и я не могу ответить вам. Живем, пока живется, ведь живым в землю не полезешь, а придет смерть, тогда похоронят.

- Да, бабка, ты говоришь правду, не знаем мы, зачем на свете живем.

- А зачем, паничок, и знать? Живет человек и живет, пока ему бог предназначает. А придет время умереть - умрет.

- А плохо, бабка, что надо умирать!

- Что вы, паничок, все про смерть говорите! Чудной вы, ей-богу! Вот тот панич, который был здесь до вас, бывало, пойдет куда-нибудь - либо к пану подловчему, либо к Курульчуку на чугунку. Там паненка была, ой пригожая паненка! Ее теперь дома нет, а вот приедет - сами увидите!

- А разве здесь и паненки есть? - заинтересовался Лобанович.

- Ой, паничок, почему же по быть!

Бабка начала перечислять и расхваливать паненок. Прежде всего у волостного писаря их целых четыре. Правда, волость отсюда в пятнадцати верстах. Но есть паненки и поближе. Верстах в семи от Тельшина живет дочка землемера. Все паничи в округе влюблены в нее. Есть еще паненка на хуторе, до которого рукой подать - версты три, не более.

- Да зачем нам лучше, паничок, - у пана подловчего дочки есть. Одна еще совсем молоденькая, а другая постарше. Она уже спрашивала: "Ну как, бабка, твой панич?"

- А ты что ей сказала?

- Ой, говорю, панич! Хороший панич!

- Разве же я хороший?

- А почему же не хороший?

- Ну, а которая из паненок самая лучшая?

- Все хорошие. Как по мне, так все хорошие.

- Не думаешь ли ты, бабка, женить меня?

- Сами, паничок, женитесь... А к пану подловчему вам нужно зайти. Бывало, тот, прежний панич, как вечер, так уже и там. А вы все сидите над этими книгами. Сушат они человека.

- А ты, бабка, пошепчи, чтобы я от них отвернулся.

Старуха несколько минут смотрела на учителя, а затем засмеялась долгим-долгим смехом.

- О панич, вы все шутите!

Бабка встала, зевнула и посмотрела в окно. А там лежала темная-темная ноябрьская ночь.

- Только у пана подловчего еще окна светятся, - заметила бабка.

- Посиди еще немного.

- Нет, паничок, поздно.

И старуха медленно побрела в свою кухню.

II

Сторожиха уже слегка похрапывала в кухне на печке, а Лобанович все еще не ложился. На столе горела лампа под светлым абажуром и лежала развернутая книга. На этот раз чтение что-то не ладилось, и Лобанович часто отрывался от книги, ходил по комнате и думал. Новое место, новые люди и та работа в школе, которую нужно было начинать на этих днях и к которой он так долго готовился, - все это занимало его мысли, и ему было легко и хорошо: ведь так много нового и интересного надеялся он встретить на открывшейся перед ним дороге самостоятельного общественного труда.