На росстанях

Недалеко от волости есть пивнушка. Содержит ее Максим Гулейка. В последние дни возле пивнушки заметно необычное движение. Чаще заходит туда и старшина Захар Лемеш. Сам старшина твердо на ногах держится. Видимо, блюдет себя, дело какое-то обделывает. У старшины определенная цель. С крестьянами он ласковый, задабривает их и щедро угощает. Лобанович не в курсе дела, остается только обычным зрителем того, что происходит возле пивнушки. А там взад и вперед снуют люди. В пивнушку идут серьезные, со следами житейской заботы на лицах, а выходят из нее раскрасневшись, и ноги их ступают невпопад. Тут уж и песню услышишь, и самую задушевную беседу, и самую ласковую брань, без примеси даже и капли злости. Просто людям весело и хорошо, как, например, вот этому хромому дядьке Есыпу.

Есып уже пожилой человек. Борода его свалялась войлоком, а в самом конце хвостиком закрутилась, как в неводе мотня. Края черной свитки разошлись в стороны из-под широкого домотканого пояса. Белая длинная рубаха расстегнута. Широкая прореха открывает грудь и живот до самого пупа. Старый картуз съехал со своего обычного моста на голове и повернут козырьком в сторону. Все это делает фигуру дядьки Есыпа необычайно потешной. Выражение же его лица самое ласковое, самое добродушное. Движется Есып как-то вприпрыжку. В этом виновата его хромая нога, а пиво только слегка водит его по сторонам.

Посреди волостного двора дядька Есып останавливается, ворочает головой вправо и влево. Видит учителя, подает руку.

— Здравствуйте, пане учитель. Вот немного выпили, — рассказывает Есып. — Ты свое дело знаешь, а мы свое. И всем нам хорошо! — повышая голос, говорит он. А потом вдруг меняет тон, как бы спохватывается: — Ты учи, учи нас и деток наших, потому что мы глупые. Ой, какие мы глупые!.. Учите, учите, — понижает голос дядька, — я вам не компания… Простите меня!

Есып берется за шапку, намереваясь снять ее, но никак не может нащупать козырек и потихоньку отходит и кланяется, а потом решительно направляется в ворота. Выходит, прихрамывая, на улицу и снова останавливается, оглядывается. На глаза ему попадается церковь. Дядька кивает сам себе головой и заводит:

И-и-и-же хе-е-е-ру-ви-и-мы,
Хе-е-е-ру-ви-и-мы,
Тай-на да та-ай-на обра-зу-ующая…

Пропел немного и бросил, а может быть, Шугай Михалка помешал, идя навстречу.

— Михалка! — останавливает его Есып. — Знаешь, браток, что?

— А что? — спрашивает Михалка.

— Побей ты меня! Побей, браток!

Михалка смотрит на Есыпа и смеется.

— Ты не смейся, а побей меня.

— Как же я, дядька, буду бить вас? За что?

— Не спрашивай, за что, а возьми и побей меня, — стоит на своем дядька Есып.

— Ну, как я буду бить вас? Вы же все-таки старый человек.

— Го! Спрашивает, как будет бить… Дай по морде — и все.

— У меня же и злости на вас нету.

— А ты разозлись, браток, и тресни.

— Не за что бить вас, дядька.

— Брешешь, Михалка, есть за что! Не потакай ты мне. Прошу — побей меня! Если ты меня не побьешь, то я пойду и буду бить свою старуху.

— Не надо, дядька, драться, лучше в согласии жить.

— Так не хочешь бить меня?

— Нет, не хочу.

— Ну, так черт же тебя побери! Найдется и без тебя добрый человек.

Дядька Есып трогается с места и ковыляет дальше по улице. Он чувствует себя в чем-то виноватым. Ему хочется, чтобы его покарали, побили. А может, это только чудачество подвыпившего человека. Он что-то бормочет себе под нос, шарит рукой вокруг картуза, нащупывает козырек и поворачивает картуз козырьком к затылку. Встречая девчат либо молодиц, он подзывает их к себе и просит, чтобы они поцеловались с ним. Молодицы убегают, кто молча, а кто посмеиваясь над ним.

Миновав середину села, Есып встречает Тимоха Жигу. Еще издалека он расставляет руки, чтобы перенять Тимоха.

— Стой! — кричит он.

Тимох останавливается, смотрит на Есыпа.

— Куда идешь, собачий сын?

— Иди, иди! — отзывается Тимох.

— Я иду и пойду, вот оно что! Тимох, хочешь быть человеком — дай мне в морду.

Удивленный Тимох окидывает взглядом дядьку Есыпа. Легкая усмешка мелькает на его лице, и не успел дядька Есып вымолвить слово, как Тимох Жига трах ему по уху. И Есып бряк о землю, дрыгнув в воздухе хромой ногой.

— Ой, трясца твоей матери, Тимох! Как же ловко ты дерешься. Ну и крепко же дал!

— Так ты же просил?

— Просить-то просил, но зачем было так крепко бить?.. Вот злодей! Вот арестант!

Тимох, усмехаясь, идет дальше, а Есып поднимается, кляня его. Люди вокруг смеются, а дядька только говорит:

— Хорошо дал, гад. Разве догнать его да выпить с ним…