На росстанях

Михаил Бовдей, скептик по натуре, ко всему новому относился недоверчиво. Почти всех он высмеивал и в искренность человеческой натуры не верил. Редактора Власюка называл он ограниченным простаком, но куда более честным, чем братья Лисковские, — ведь они просто иезуиты со шляхетской окраской. Их надо остерегаться. Они, как говорил Бовдей, умеют залезть человеку в душу, с тем чтобы опоганить в ней что-нибудь. Бовдей отрицательно относился к изданию беларусской газеты: нужна ли она, если есть совершенный, высокоразвитый русский язык, который беларусы хорошо понимают? На этой почве между ним и Лобановичем возникали споры. Никаких разумных доводов против существования беларусской газеты Бовдей не приводил, он только высмеивал беларусские слова и тексты, написанные этими словами, что очень оскорбляло в Лобановиче национальное чувство.

— По-моему, Михаил Кириллович, вы просто раскольник, отщепенец, если так относитесь к своему народу, к его языку, к его праву на развитие своей культуры, — со злостью говорил Лобанович.

Бовдей презрительно улыбался.

— Что же, и школу вы хотите строить беларусскую? — спрашивал он насмешливо.

— И школу, и театр, и все, что необходимо народу для культурной жизни.

Бовдей недоверчиво хихикал и окончательно выводил Лобановича из терпения.

— Таким отношением к своему народу, забитому, темному, униженному, вы, простите меня, проявляете свое панямонское бовдейство! — уже совсем зло говорил Лобанович. — Недаром же земляк ваш Маргун откусил палец одному из ваших однофамильцев, Сымону Бовдею.

И эта ссылка на действительный случай не вывела из равновесия Бовдея.

— Пятрусь Маргун человек решительный, но это ничего не доказывает. Нет, — Бовдей круто повернул разговор в другую сторону, — ничего из ваших потуг не выйдет, не на той почве вы стоите. Вот вы, энтузиаст возрождения беларусского народа, работаете в газете, а что вы зарабатываете? Пятак да три копейки в день, а деньги кладут в карман Лисковские, вы даже не знаете сколько. Вам же с редактором — подставным, надо сказать, — фига с маслом.

Михаила Бовдея трудно было сбить с занятой им позиции. На колкие слова своего оппонента он не обращал никакого внимания и нисколько на него не обижался. Наоборот, он очень сочувствовал ему.

— Вот вам напевают песенки про Краков, — говорил Бовдей, — но вы увидите этот Краков тогда, когда укусите себя за локоть. Вас просто, извините, водят за нос, чтобы удержать при себе — вы для них нужный человек. А вот вы лучше послушайте меня, вашего не совсем близкого земляка. Здесь, в Вильне, на Новом Свете, это за железной дорогой, есть обер-кондуктор. Человек он ловкий, собирает дань с "зайцев". У него есть хороший домик, приобретенный за деньги, заработанные на "зайцах", огород, домовитая жена и два сына, которых нужно подготовить к поступлению в гимназию. Я могу закинуть слово за вас, потому что вы, мне кажется, хороший учитель и будете иметь хороший заработок. И если вам суждено милостью Лисковских поехать в Краков, — иронически заметил Бовдей, — то у вас будут деньги на дорогу. Согласны?

Бовдей лукаво глянул на Лобановича, а Лобанович подумал: "На свете поживешь — и Бовдея другом назовешь".

XXIII

С запиской от Бовдея пошел Лобанович на Новый Свет, где преимущественно жили железнодорожники, искать того ловкого обер-кондуктора, который жил на деньги от провоза безбилетных пассажиров, или "зайцев", как тогда их называли. Обер-кондуктор Эдуард Рымашевский собирался в очередной рейс по Полесской железной дороге. Это был человек лет сорока, деликатный и обходительный. Ничто в нем не бросалось в глаза, все было в меру и на своем месте. Он прочитал записку и внимательно взглянул на Лобановича.

— Вы знакомы с паном Бовдеем? — спросил обер-кондуктор, чтобы начать разговор.

— Он почти земляк мой, но познакомился я с ним здесь, в Вильне.

— Вы были учителем в школе? — продолжал расспрашивать Рымашевский.

— Был, но сейчас уволен.

— Не буду спрашивать, за что вас уволили. Мне важно, чтобы у моих детей был хороший учитель.

Обер-кондуктор позвал сыновей — Эдика и Юзефа.

— Вот вам директор, а вы слушайтесь и учитесь старательно, — сказал он. — Особенно ты, Эдик.

Мальчики взглянули на "директора" и тотчас же опустили глазки в землю. Они производили впечатление воспитанных и дисциплинированных мальчиков. Эдику было девять лет, а Юзеф на год моложе.

— Если с вашей стороны препятствий не будет, я прошу начать обучение сегодня же, — обратился обер-кондуктор к Лобановичу. — Время занятий определите сами, как вам удобнее. — А затем он снова глянул на сыновей. — Учитесь, детки, слушайтесь пана директора. А с вами, пане директор, мы поладим. Я буду платить вам пятнадцать рублей в месяц, а там будет видно. Сейчас я отправлюсь в свою дорогу.

Он пожал руку Лобановичу, поцеловал сыновей и, взяв дорожный чемоданчик, направился в кухню проститься с женой и сказать ей несколько слов. Во время разговора мужа с "директором" она в комнату не заходила.

Лобанович тем временем присматривался к своим ученикам. Они показались ему симпатичными мальчиками.