На "Розе Люксембург"

Младший офицер откупорил шампанское с такой осторожностью, точно работал над миной и опасался взрыва. Сергей Сергеевич предложил тост за общую победу. Американец восторженно закричал «ура!». Мистер Деффильд осушил бокал настоящего шампанского Союза новороссийских кооператоров, но больше к нему не прикасался и налег на виски — от первой бутылки скоро ничего не осталось. Штурман теперь поглядывал на англичанина дружелюбнее: ему тотчас стало ясно» что этот коммандэр может выпить не одну, а три таких бутылки, причем даже не повеселеет. Сам он, по старой памяти, уважал виски, но не любил. Улучив момент, когда Прокофьев на него не смотрел, штурман налил себе и проглотил залпом большой стакан кавказского коньяку. Англичанин тоже взглянул на него с интересом. Мишка, не забывая себя, подливал гостям напитки, подсовывал бутерброды с икрой, ветчиной, сыром. Его занимала пена в шампанском — нальешь самую малость, а бокал уже полон. Вкус шампанского ему не очень нравился — нельзя было сознаться, что пиво вкуснее. Из любопытства он попробовал и виски — совсем не понравилось, но можно будет говорить, что пил виски.

Сергей Сергеевич ничего не пил и был мрачен, несмотря на повисшую на его лице хозяйскую улыбку. Лейтенант Гамильтон и Марья Ильинишна пили не очень много, но были веселее всех. Они скоро пересели на диван. Прокофьев старательно не смотрел в их сторону.

- ...Нет, нет, ничего хорошего в вашем виски я не вижу, — говорила она. — Наша вишневая наливка лучше всякого виски... Сергей Сергеевич, как надо говорить: всякого виски или всякой виски? Не слышит Сергей Сергеевич, так занят разговором с вашим англичанином... Так вы говорите, он не лорд, этот англичанин? Он очень похож на лорда... Впрочем, я ни одного лорда не видела и не желаю видеть!.. Сергей Сергеевич нарочно для меня держит эту наливку... Наши украинские вишни самые лучшие в мире.

- У нас в Пенсильвания самые лучшие вишни. Лучше вишни нигде! — возразил Гамильтон, немного обидевшись за Америку.

Какой вздор! У вас таких нет и быть не может!.. Он мой лучший друг, Сергей Сергеевич, я его люблю, он прекрасный человек, но некрасивый… Кажется, я выпила немного больше, чем нужно? Нет? Вы тоже очень милый, страшно! Как вас зовут?

- Чарльз.

- Вот так имя! Разве можно серьезно называться Чарльз? Вам самому не стыдно? Впрочем, я шучу, это очень красиво, Чарльз. А по отчеству вас как?

- Мой отец Генри... Генрович.

- Чарльз Генрихович. Я вас буду звать Чарльз

Генрихович.

— Нет, вы будете звать: Чарли, — сказал он, почти дерзко глядя ей в глаза и замирая от восторга. Она объясняла ему свое имя: «Марья... Да, пожалуй, Мэри, а по отчеству Ильи-нишна. Отец был Илья, значит, Ильинишна». Он сказал ей как умел, что это просто неблагородно в отношении иностранцев: из легкого «Ильи» делать какую-то «Ильинишну». Она смеялась. Потом он сообщил ей, что пишет стихи, что некоторые его стихи направлены против капиталистического строя. Ему противны роскошь и самодурство богачей, эксплуатирующих народные массы. «Ну да, ну да!» — говорила она. Он рассказывал о квартирах миллионеров из пятнадцати—двадцати комнат, об их загородных виллах-дворцах, о туалетах дам. Его кузина как раз перед его отъездом заказала себе шестое меховое манто, оно обошлось ей в девять тысяч долларов.

Марья Ильинишна всплеснула руками.

— Расстреливать нужно таких людей» хоть она и ваша кузина!.. Какое же это было манто? Верно, соболье? Или горностаевое?

Он не знал, какое это было манто. Не знал и того, какие были первые пять. Не знал, какой длины теперь носят манто. Не знал вообще ничего о моде. К концу приема он уже читал ей свои стихи. Она слушала, не понимая ни слова, и одобрительно-радостно кивала головой.

Штурман ушел на политзанятия, сообщив вполголоса младшему офицеру (в заключение их разговора о жалованье в походах), что князь Потемкин на представлениях о денежных ассигновках просителям обычно собственноручно писал: «дать, дать» и еще несколько слов в рифму к первым. Мишка, обожавший штурмана, захохотал и испуганно оглянулся на Марью Ильинишну — «далеко: может, не слышала»...

Коммандэр Дэффильд подошел к полкам с книгами, Это была собственная библиотека Сергея Сергеевича: Пушкин, «Война и мир», «Фрегат «Паллада», новые русские романы, коллекция переплетенных томов «Морского Сборника», ученые, технические, исторические труды, в том числе и английские, а также много популярных книг по самообразованию: тут были книги по естествознанию, по политической экономии, по музыке, по живописи — Сергей Сергеевич читал их, нахмурившись, с карандашом в руке, и даже составлял конспекты. О музыке он читал с особенным вниманием, так как страстно ее любил; но вздыхая, узнавая из книги, что «в первых движениях («почему движениях?») «Патетической симфонии» чувственные инстинкты выражены с предельным цинизмом».

— ...Толстой был, конечно, великий писатель, но что у него о военном искусстве, это слабая марка, — нерешительно сказал младший офицер.

- Молчите, Мишка, вы не читали, — отозвалась Марья Ильинишна.