На рубежах южных (сборник)

И вдруг Степан, весь красный, с посоловевшими уже глазами, треснул своим огромным кулаком по столу. Сразу все смолкло. И он пьяно крикнул:

– Раньше они нас судили, – он завязал непотребное ругательство, – а теперь мы их судить будем. Ты, есаул, возьми с собой двух казаков при оружии и иди на митрополичий двор – там у старого черта, митрополита, вдова воеводина скрывается с двумя в…..ками своими. Так ты возьми старшего и веди сюды… Живво!..

Есаул – то было. Федька Шелудяк, мозглявый, но злой мужичонка с лысой головой, всегда покрытой какими-то болячками, – с двумя казаками вышел тотчас же на жаркую и пыльную улицу. В кружале продолжалась шумная попойка. Питухи старались превзойти один другого в молодечестве, жестокости и всяческом непотребстве и были довольны, что подвиги их видит сам атаман. Хмель все сильнее туманил казацкие головы, и что-то темное и зловещее бродило и нарастало в царевом кабаке.

– А вот они… Наше вам!..

В кружало в сопровождении Федьки Шелудяка и казаков вошел молодой Прозоровский. Его простоватое лицо и оттопыренные уши очень напоминали отца. Он нерешительно оглянулся вокруг.

– Подойди сюда и держи мне ответ!.. – строго крикнул Степан. – Говори: куды девал твой отец таможенные деньги, которые собирал он с торговых людей? Мне сказывали, что он завладел ими и промышлял на них…

– Никогда мой отец этими деньгами не корыствовался… – ломающимся голосом, краснея, сказал юноша. – Эти деньги собирались всегда таможенным головой, а он сдавал их в казенную палату, а принимал их подьячий денежного стола Алексеев с товарищи. Все эти деньги пошли на жалованье служилым людям: из Москвы давно присылу не было…

– Позвать сюда подьячего!.. – крикнул Степан. – А ты постой…

Чрез некоторое время привели Алексеева, на молодой и миловидной жене которого только что повенчался один из казаков. Алексееву было лет тридцать. Это был невысокого роста человек с серыми мечтательными глазами, теперь бледный и запуганный. Слабым голосом, испуганно оглядываясь вокруг, Алексеев подтвердил все, что сказал княжич Борис.

– А где ваши животы? – строго спросил Степан юношу.

– Животы наши твои люди пограбили… – сдвинув в усилии, чтобы не струсить, брови, отвечал Борис. – Их все свезли по твоему приказанию в Ямгурчеев городок на дуван…

Степану не понравилась «гордость» юноши.

– Крюк под ребро!.. – скомандовал он. – Так рядом с персюком пусть и повесят… А мне подайте сюда меньшого щенка…

Пьяные казаки одни повели Бориса к Ларке, а другие опять бросились на митрополичий двор. Они вырвали восьмилетнего Мишу из рук обезумевшей матери и повели его в кружало. Степан оглядел миловидного перепуганного ребенка.

– Повесить за ноги рядом с братом… – решил он так уверенно, что всем стало совершенно ясно, что одного действительно надо было повесить под ребро, а другого за ноги. – И подьячего на крюк!..

Ларка с величайшим усердием выполнил возложенное на него поручение. Рядом с истекающим кровью Шабынь-Дебеем повис Борис, потом Алексеев, а рядом с Алексеевым, головой вниз, висел меньший из братьев. Шитый подол его светлой рубашечки прикрывал его надувшееся и обезображенное от прилива крови личико… Вороны перелетывали по зубцам стены и с любопытством присматривались к операциям Ларки.

Попойка продолжалась…

А наутро – 12 июля – Степан с есаулами в дорогих кафтанах при оружии направились верхами в собор: был день тезоименитства царевича Феодора Алексеевича, и Степан со старшиной решил отметить его празднованием. И никто толком не понимал, морочит ли Степан народу голову, или делает все это всерьез. Отстояв обедню, вся старшина направилась в митрополичьи покои. Толстый Иосиф принял их поздравления и посадил угощать. Седая голова старика тряслась более обыкновенного.

– Это она у него от жадности трясется… – улучив удобную минуту, шепнул атаману, скаля белые зубы, Васька Ус.

– Вот мы скоро на Москву пойдем с боярами повидаться, так ты прощупай, где у старого кащея что складено… – отозвался Степан тихонько.

– Своего не упустим!.. – сказал Ус. – Оне старик, ему все одно ничего уж не нужно…

Когда Степан, хорошо выпив и закусив, выехал в сопровождении своей блестящей свиты с митрополичьего двора, его обступила большая толпа посадских людей, в которой было немало и баб. Бабы смотрели на Степана с некоторым недоверием – в постные дни, сказывают, говядину жрет, а когда за стол садится, лба николи, как басурманин какой, не перекрестит, – а с другой стороны, его яркая и сильная мужественность брала их сразу точно в плен какой.

– Ну, в чем опять дело? – с важностью спросил Степан.

– А в том, что много которые из дворян да приказных попрятались… – вперебой загалдели посадские. – Нужно все дворы с обыском пройти и всех их переловить… Есть такие живодеры, как только их мать сыра земля носит… Ежели подойдут к Астрахани царские войска, они первые неприятели тебе будут…

– Ну, ну, ну… – не без строгости прикрикнул Степан, который не всегда любил это вмешательство людей сторонних в дела власти. – Это дело городового атамана, а не ваше… Погуляли, пошалили досыта, а теперь и за работу время…