На рубежах южных (сборник)

– Нет, а ты погоди… – сказал князь взволнованному Ордыну.

Ордын стоял, крепко сжав губы. Вся душа его поднималась дыбом. Но что же, что делать?

– Я вот еще что хотел спросить тебя… – сказал князь, указывая брезгливо на какую-то старую книгу, которая лежала у него на столе в стороне, поодаль от других бумаг. – Ты вот смекаешь в книжном деле – что это за книга?

Ордын осторожно взял полуистлевшую темную книгу.

– Это латынская книга… – сказал он. – Про то, как земля устроена.

– А что это на первом листе написано?

– Тут написано Orbis Terrarum, что по-нашему значит Земной Шар.

– Латынская, говоришь?

– Латынская.

– И никакой вреды в ней нету?

– Нету. Если хочешь, возьми у моего отца: у него она есть на русском языке…

– А что же это тут цифирь-то эта везде понасована?

– Так что? Этой цифирью в иных странах все давно пишут… – отвечал Ордын. – А откуда у тебя, князь, эта книга?

– В Темников у одной вещей женки протопоп отобрал… – сказал Долгорукий. – Сожгли ее там за ведовство да за воровство…

У Ордына опять горло точно кто шнуром перехватил. Он опустил голову. Ему хотелось плакать, выть по-собачьи, сквозь землю провалиться. И зачем, зачем он вернулся из чужих краев?! И пронеслось в душе потрясенной: а там не давно ли всю Европу окровянили из-за того, как причащаться: sub una или sub utraque?

– Ну, иди… – сказал воевода. – Да скажи там своим, чтобы поторапливались: дела много.

– Могу я взять себе эту книгу? – глухо сказал Ордын.

– Сделай милость, ослобони…

Ордын поклонился воеводе и вышел. Пробираясь протоптанной в обильном снегу тропинкой, он старался не смотреть в сторону собора, где на окровавленных кольях корчились люди. Там теперь и Андрейка… А они вместе выросли…

В воеводской избе уже слышались грозные раскаты княжего голоса…

XXXIV. Последняя песня Васьки

Несмотря на победы воевод над плохо вооруженными, недисциплинированными, с бору да с сосенки толпами повстанцев, все Среднее Поволжье кипело белым ключом. Если князь Данило Борятинский, – брат симбирского победителя, – расшвырял по лесам все шайки черемис и чюваши, то огонь бунта уже бежал дальше на север, особенно ярко вспыхивая в селах дворцовых, владычных и частновладельческих. Поднялся Кузьмодемьянск, под предводительством соборной церкви попа Михаилы Федорова, поднялся Василь на Суре рыбной, поднялся весь Ядринский уезд, и берегами глухой Ветлуги огонь полз уже на север. Везде били приказных, дворян, воевод, везде грабили людей состоятельных, и с особенным наслаждением сжигали все бумаги до царских грамот включительно. Огонь обходил уже с севера Нижний, пробиваясь на Унжу, и перекинулся вдруг на Белое море, где и до того бунтовали осажденные царскими войсками иноки Соловецкого монастыря, не желавшие подчиниться новшествам никоновским.

Нельзя сказать, чтобы всюду и везде народ подымался единодушно. Так, в большом и богатом с. Лыскове на Волге, почти под самым уже Нижним, – село это недавно выклянчил себе у царя Б.И. Морозов, – волнения начались по «прелестным письмам» еще с осени, и в то время как большая часть населения, со священниками во главе, радостно приветствовала крестным ходом зарю новой, казацкой жизни, меньшая часть, не пожелавшая примкнуть к мятежу, ушла через Волгу в богатый Желтоводский Макарьев монастырь, исстари славный своей ярмаркой на все Московское царство. Лысковцам показалось это обидным, и они потребовали от монастыря сдачи и перехода на сторону поднявшегося народа.

Переговоры о сдаче не привели ни к чему, и в начале октября вооруженные жители Лыскова, соседнего Мурашкина и много пришлых со стороны людей переправились через Волгу и осадили монастырь. Потом монахи показывали, что в осаждающем войске было не менее 30 000, но эта цифра говорит лишь о том, что в такие моменты людям обыкновенно не до счета и за лишним нулем они не стоят. Воры нагромоздили вокруг стен святой обители вал из сухого леса и соломы, запалили его и, ударив из пушек, с криками: «нечай!.. нечай!..» бросились на приступ.

Игумен монастыря, старый, но оборотистый о. Пахомий, пользовался большой популярностью среди торговавшего «у Макария» купечества. Он не растерялся и сперва причастил всех бывших в монастыре, а затем пошел крестным ходом по стенам, умоляя милосердие Божие о прекращении междоусобной брани. Потом все обратились к защите. Кроме братии в монастыре было детенышев и крестьян с разных сел да богомольцев человек тысячи полторы, все они, и старые, и молодые, и бабы, и мужики, встали против воров, били их, чем Бог послал, обливали их варом, то есть смолой кипящей, и тушили загоравшиеся стены. Но силы их заметно оскудевали. Башни и ворота загорались все чаще и чаще. Опять пошли все крестным ходом по стенам, но на этот раз понесли образ св. Макария, покровителя обители, все воодушевились чрезвычайно: сам чудотворец пришел к нам на помощь! С удвоенной силой обратились все на мятежников, отбили их и потушили пожары. Казаки отхлынули от стен, свезли своих убитых на воловий загон и сожгли их там…