На руинах Империи

– Ещё хочешь?

– Да, – сразу вырвалось у него.

Девочка искоса посмотрела на него и осторожно сказала.

– Есть суп. Хочешь?

Он кивнул, и она радостно отправилась за супом. Его доставка оказалась трудным и долгим делом. Сначала она очень медленно и осторожно донесла тарелку с супом до стула. Потом залезла опять к нему на постель, взяла тарелку и поставила ему на грудь. Супу при этом расплескалось немного, во всяком случае, что-то осталось. Но тарелка не кружка, через край не попьёшь.

Эркин осторожно сжал и разжал правый кулак. Вроде пальцы действуют. Попробовал согнуть руку в локте. Где-то в плече сразу заныло, но боль вполне терпимая, а желание поесть сильнее боли. Если не шевелить плечом, то можно попробовать. Придерживая тарелку, девочка с интересом следила за его манипуляциями. С каждой ложкой боль усиливалась, и последние он доедал через силу, из верности первой заповеди раба: «еду на потом не оставляют, потом может и не быть».

Девочка забрала у него ложку и поставила на стул тарелку, положила туда салфетку, но уходить явно не собиралась. Она сидела на краю кровати, болтая ногами и разглядывая его.

Алиса считала, что за свои труды она вполне может позволить себе поприставать. Ведь она два дня терпела, не мешала ему спать, а сейчас… сейчас её время. И совсем он не такой страшный, как ей показалось вначале.

Эркин догадывался, что просто заснуть ему не дадут, но сделать ничего не мог. Привычка повиновения была слишком хорошо вбита в него, а она была слишком белой, чтобы шугануть ее по-питомничьи.

– Я Алиса. А тебя как зовут?

Он медлил. Но она может назвать его имя только Жене, а Женя знает. И он нехотя назвался.

– Эркин.

– Эр… Эри… – попыталась она повторить и рассмеялась, – Эрик, да?

Он кивнул. Эрик – так Эрик. Не худший вариант. И попробовал сам повторить её имя.

– Элис?

– Нет, – замотала она головой. – Я Алиса. Меня на улице зовут Элис, по-английски. А дома я Алиса. А-ли-са.

– Алиса, – покорно повторил он и кивнул, запоминая.

– Ой, а лекарство. Мама велела тебе принять. Днём. Вот! – она подала ему пакетик. – Я сейчас тебе морса принесу.

Она слезла с кровати и побежала на кухню. Он помял пакетик, прощупывая таблетки. Три? Утром Женя дала ему четыре. Ну, надо так надо. Алиса уже вернулась с кружкой тёмно-розовой жидкости в белых разводах от молока. Опасаясь потревожить плечо, он зубами разорвал пакетик и вытряс прямо в рот таблетки. Алиса подала ему кружку. Морс оказался чуть кисловатым и очень приятным. Алиса забрала кружку и посмотрела на него.

– Принести ещё?

Эркин покачал головой. Молоко, суп, да ещё морс… Поход в уборную всё ещё слишком труден для него. Чуть не рассчитаешь и вмажешься плечом. А уж там хоть криком кричи, хоть падай от боли.

– А сейчас что?

Вопрос удивил его, он не сразу понял, о чем она спрашивает, и переспросил.

– Что?

– Что будешь делать?

– Спать, мэм, – ответил он, сползая под одеяло.

Это обращение обычно. Для раба любой белый – господин. Но она засмеялась этому как шутке.

– Я не мэм, я Алиса.

Но он уже проваливался в теплый колышущийся сумрак сна.

Алиса посмотрела на него. Спит. Но зато она знает, как его зовут. Эрик. Смешное имя. Так никого не зовут. Но будить его нельзя. Ну и пусть. Она себе сейчас сама что-нибудь придумает. А потом он проснётся, и она ещё поболтает с ним.

…Он спал, знал, что спит. И он снова спускался по рабочей лестнице Паласа к душевым и камерам. Его шатало, и пару раз пришлось хвататься за стенку.

– Однако, умотало тебя, – сочувственно сказал надзиратель.

Не Каракатица, другой. Этот надзиратель только появился, и ему ещё не придумали прозвище. Приглядывались.

– Да, сэр, – ответил он, не думая и не понимая, что говорит.

Всё плыло и качалось. Но его тело знало, что делать, лучше него. Он содрал и сбросил в коробку обувь и в бак для грязного штаны и рубашку. Его руки взяли из другого бака кусочек мыла, а из корзины мочалку. Кто-то что-то сказал ему. Он ответил и шагнул в душевую. Его оглушил гул воды и голосов. Шлёпая по мокрому полу, он брёл, отыскивая свободное место.

– Эй, Красный, – окликнул его Живчик, – вали сюда.

Он молча встал между ним и Угольком и резким рывком открыл воду. Тугая струя едва не сбила его с ног, он закинул голову и подставил лицо. Вот так. Теперь хрен кто разберёт, отчего щёки мокрые.

– Ты чего такой смурной? – Живчик приплясывал, будто в зале на разогревках. – Каракатица влепил?

– Нет, – нехотя ответил он и добавил. – Она сказала, что претензий не имеет.

– Это первачка-то? Я видел, как тебя дёрнули.

– Первачка, – вздохнул он и, чтобы знали от него, всё равно не утаишь, лучше самому, пояснил. – Целка.

– Ага, я слышал, как Хмырь радовался.

– Первачка, целка, и без претензий? – вмешался Уголёк. – Ну, ты мастер.

– Мастер? – он усмехнулся. – На ногах не стою, вот и всё мастерство.

– Как же ты её уговорил, чтоб без претензий? – не отставал Уголёк.

– Как-как! – он уже намылил голову и яростно раздирал слипшиеся от пота волосы. – Так и уговорил. Это ты нахрапом норовишь…

– Ну, ты, краснюк…