На руинах «Колдовства»

— Я сержусь на нее за то, что она не сказала, почему она и Роб изменили свои планы. Маман беспокоится, что один из ее бесценных внуков заболел.

Симона увидела месье Отиса в кругу зрителей на краю танцевальной площадки. Многие держали в руках бокалы шампанского или рома. Художник не пил, и по его напряженному взгляду она поняла, что он подойдет к ней, как только закончится танец.

— Проводи меня через зал, когда кончится музыка, Алекс. Я боюсь, что месье Отис собирается пригласить меня на вальс.

— Почему ты избегаешь нашего знаменитого гостя? Он наступает тебе на ноги?

Но было слишком поздно. Музыка закончилась громким аккордом, и художник направился к ним.

— Извини, — без нотки раскаяния прошептал Алекс, и, когда Отис сказал: «Окажите мне честь, мадемуазель Арчер», Алекс отпустил ее и пошел приглашать свою жену.

— Добрый вечер, месье Отис.

Он был очень серьезен и бледен.

«Что-то случилось», — подумала она с дурными предчувствиями. Когда музыканты заиграли вальс, она положила руку на его плечо. Может быть, что-то заставило его осознать всю полноту его риска.

— Пожалуйста, улыбайтесь, пока я буду говорить, мадемуазель, — прошептал он, обнимая ее за талию. — Боюсь, у меня плохие новости.

Она заглянула в его мрачные глаза, так не соответствующие улыбке, и ее дурные предчувствия усилились.

Он закружил ее подальше от других танцоров и сказал:

— Очень печальные новости.

У нее во рту неожиданно пересохло от страха.

— Что случилось, месье? Вы?.. — Симона хотела сказать «в опасности», но вовремя вспомнила, что ей не полагается знать истинную цель его визитов на различные плантации.

— Улыбайтесь, мадемуазель, прошу вас. Это… — Отис огляделся, чтобы убедиться, не слышит ли кто, и прошептал: — Чичеро.

Ее охватил озноб.

— Да?

— Он… прошлой ночью отряд вооруженных всадников… — Отис запнулся. — Они поймали его.

— О Господи! — воскликнула она почти беззвучно и почувствовала, как кровь отливает от ее лица и холод распространяется по щекам. — Где… что… он?..

— На болоте.

Она едва понимала его слова, но услышала боль в его голосе. Ее сердце колотилось так сильно, что, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Месье Отис сделал глубокий вдох и с трудом произнес:

— Раб, которому он помогал бежать, спрятался от них и все видел. Л… линчевание, мадемуазель.

Свет сотен свечей замерцал и погас. От мелькавших ярких шелковых платьев и сверкающих драгоценностей у нее закружилась голова. Все слилось в бессмысленный рисунок.

Голос месье Отиса, казалось, доносился издалека.

— Боюсь, бедный раб теперь на моей ответственности. Он изувечен, ему необходимо найти помощь.

Она чувствовала себя странно неустойчивой, как будто вся ее сила исчезла, ноги больше не желали слушаться ее.

— Мадемуазель, пожалуйста, — отчаянно сказал он.

Она обмякла, и месье Отис пошатнулся, когда она навалилась на него. Ах, Господи, они сейчас оба упадут на глазах всего Нового Орлеана!

Но она смутно почувствовала, как более сильные руки подхватывают ее. Она взглянула в глаза Ариста, увидела в них глубокую тревогу — и все стало серым.

Арист стал искать ее, как только вошел в зал, и увидел, как она осела и северянин зашатался под неожиданной тяжестью. Господи, но она не упадет! Он пробился через переполненный зал и успел подхватить ее на руки, как ребенка. Он понес ее прочь от танцоров, потрясенный северянин поспешил за ним.

Около двери они наткнулись на официанта с подносом шампанского.

— Мадемуазель нехорошо, — сказал Арист. — Покажите мне комнату, где она могла бы отдохнуть.

Алекс Арчер и его жена протиснулись сквозь танцующих и присоединились к ним. Официант повернулся и провел их в маленький салон, обставленный обитыми шелком диванами и креслами. Арист бережно положил Симону на диван. Орелия опустилась на колени рядом и начала растирать ей руки, говоря:

— Симона, дорогая, ты слышишь меня? — Орелия посмотрела ни них: — Она такая холодная.

— Это шок, — сказал художник.

Арист испытующе взглянул на него. Что северянин делает здесь? А остальные…

Симона открыла глаза и посмотрела на брата.

— Они повесили его, Алекс, — прошептала она. — Они повесили этого прекрасного человека.

Алекс побледнел и взглянул на художника, стоящего у дивана, тот утвердительно кивнул.

У Ариста кровь застучала в ушах. Кто, черт побери, «этот прекрасный человек»? Никто не просветил его. Бледные веки Симоны снова упали, пряча боль, которую он видел в ее глазах. Арист мучился в догадках. «Раз его линчевали, это должен быть цветной», — подумал он.

Она призналась ему, что не девственница. Но, Господи, нет! Не это. Симона независима и эксцентрична, но она не могла… Он пытался выбросить из головы невероятные мысли, но вспомнил оскорбительное замечание Пикенза: «У Арчера незамужняя дочь, не так ли?», — и та же ярость охватила его.

«Прекрасный человек»? По этой причине она не вышла замуж? Он отчаянно пытался отогнать эту мысль.

— Месье Арчер, в зале, возможно, нет врача! — сердито сказал он. — Почему, черт побери, вы не сказали официанту вызвать доктора?

— Потому что я собираюсь отвезти ее домой, — сказал Алекс. — Останься с ней, Орелия. Я вызову наш экипаж.