На руинах «Колдовства»

Ханна явно испытывала неловкость.

— Это зависит от обстоятельств, мамзель, — настороженно сказала она.

— От каких?

Уклончивый ответ Ханны подтверждал догадки Симоны. Рабы прекрасно знали о спорах насчет освобождения, бушевавших между Севером и Югом.

— От того, куда пойдет мой муж.

— О! — Симона была сконфужена. Она доверяла Ханне свои секреты еще с тех пор, как ей было двенадцать лет. Ханна знала о ней все, а она не знала, кто был «мужем» Ханны. Именно это Чичеро так терпеливо пытался объяснить ей. — Ты… ты любишь его?

Голос Ханны смягчился:

— Да, мамзель.

— Тогда куда бы он пошел?

— Думаю туда, где найдет работу.

Симона села в постели.

— Но, Ханна, послушай меня! Если все рабы будут свободны, прекратится работа на плантациях, остановятся сахарные мельницы и хлопкоуборочные машины… вся экономика… — Она замолчала, подумав, понимает ли Ханна ее слова, и закончила: — Не будет работы! Как вы будете жить?

— Я думаю, надо подождать и посмотреть. — Ханна до этого настойчиво отводила взгляд. Теперь она прямо посмотрела на Симону: — А это будет, мамзель?

— Нет, конечно нет. — Как это может случиться, если рабовладельческий Юг так силен? Симона не могла представить себе такую крутую перемену. — Нет, на самом деле нет.

— Тогда почему вы спрашиваете меня?

Действительно, почему? У нее болела голова. Она искала какой-нибудь разумный ответ.

— Много лет назад появились законы, запрещавшие кораблям привозить сюда новых африканцев. В Англии отменили рабство. Никто и не думал, что это возможно. Просто я размышляю… если бы это случилось здесь, Ханна, неужели бы все ушли?

— Мамзель, я не могу ответить на этот вопрос, — с упреком сказала Ханна, — но я слышу много разговоров о свободе. Некоторые копят деньги, чтобы купит свободу, а другие надеются, что, может, господин оставит освобождение в своем завещании.

Значит, рабы слышали о тех случаях, когда плантатор освобождал всех невольников или только любимцев после своей смерти. Когда-то это было обычным явлением, но недавно луизианские власти признали это незаконным.

— Оюма свободен, но он остался, — в раздумье произнесла Симона.

— У Оюмы есть причины остаться. Это его дом.

Симона мучительно молчала. Да, Беллемонт — дом Оюмы, по праву крови Роже. Так рабы и об этом говорят! Раньше рабы общались с помощью барабанов. У них давно нет барабанов, но каким-то таинственным образом они узнают все.

— Ханна, будешь ты свободна или нет, это твой дом, пока ты хочешь этого.

— Спасибо, мамзель.

Ханна занялась уборкой. Приведя в порядок постель Симоны, она взяла поднос и тихо сказала:

— Отдохните, мамзель.

Симона не удивилась, увидев на следующий день Джона Отиса. Она угостила его кофе на галерее, где к ним присоединились мать и Орелия. Он вежливо спросил ее, как она себя чувствует.

— Я приехал удостовериться, что вы оправились после недавнего обморока на балу, мадемуазель, и я нахожу вас еще прекраснее, чем всегда.

— Надеюсь, вы не подумали, что я потеряла сознание, чтобы избежать танца с вами.

Месье Отис рассмеялся, Орелия тоже развеселилась, а Мелодия запротестовала:

— Так нельзя говорить, дорогая. Даже в шутку.

Но и она засмеялась.

После того как кофе был выпит, Симона предложила показать Отису своих арабских лошадей.

— Я мечтал о них с того момента, как увидел Проказника. Вы позволите мне иногда приезжать и рисовать их?

— Я буду в восторге.

Мелодия подтвердила приглашение:

— Да, пожалуйста, приезжайте, месье Отис.

Симона и Джон пошли к конюшням. И как только они отошли от дома, он немедленно заговорил о рабе, которому помогал бежать Чичеро:

— Я отвез его в дом, где он может прятаться, пока я не найду способ отправить его на Север. Я думаю, что Чичеро собирался спрятать его на пароходе, поскольку у него больная нога… Вы не знаете, кто бы мог помочь нам там?

— Забудьте о месье Бруно, — горько сказала Симона. — Он сам плантатор и не поможет беглецу.

— Жаль.

— Я подозреваю, что один из его капитанов помогал Чичеро… но я не знаю кто.

Знает ли Алекс? Посмеет ли она спросить его? Она поклялась больше не вовлекать его ни во что противозаконное. Это слишком опасно. И Орелия призналась, что после Рождества у них родится ребенок.

— Ну, мне придется помучиться с этим парнем, — сказал Джон. — Мадемуазель, могу ли я просить у вас разрешения иногда навещать вас?

Симона испытующе посмотрела на него.

— Прежде чем вы ответите, я должен сказать, что помолвлен с очаровательной леди в Бостоне, разделяющей мои взгляды на рабство, но выражающей свое неодобрение работой в церкви. Не осложнит ли вашу жизнь, если я… ах… создам впечатление, что я… ах… преследую вас с целью жениться?

Симона все еще была в нерешительности.

— Это необходимо, месье Отис?

— Это позволило бы нам чаще встречаться, мадемуазель. Я воспользуюсь приглашением на любой прием, где смогу увидеться с вами, но бывают случаи, когда необходимо срочно обменяться информацией. То есть, если вы действительно решили продолжать работу Чичеро.

— Я хочу… помочь, — сказала Симона. Ее голос задрожал при мысли о Чичеро.