На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

— Как мне заставить мою армию воевать лучше? — спрашивал Мехмед у Шехабеддина, застывшего с фонарём в руках. — Мне нужно, чтобы воины боялись поражения. Но как заставить их бояться этого? Они знают, что я буду разгневан поражением, но им это не страшно. Они готовы увидеть мой гнев. И наказания они не боятся, потому что готовы принять его. Как же мне ими управлять?

— Даже у таких воинов можно вызвать страх, который заставит их лучше стараться, — уверенно произнёс евнух.

— И чего же они испугаются? — допытывался султан.

— Унижения, — последовал ответ. — Этот страх заставит твоих воинов по-настоящему подчиниться тебе и совершить то, на что они иначе не решились бы.

— Ты уверен, что это подействует? — спросил султан, видя, как у евнуха вдруг загорелся взгляд — наполнился злым весельем.

— Да, повелитель, — продолжал Шехабеддин. — Подействует, если ты покажешь воинам, что готов унижать их прилюдно. Прилюдное действует гораздо лучше, чем тайное. Вот почему начальник флота должен оказаться унижен у всех на глазах. Тогда он многое поймёт и изменится. А люди, увидевшие это, испугаются. И задумаются так, как не задумались бы, если бы этому человеку просто отрубили голову.

— Откуда ты знаешь?

— Евнухи много знают об унижении, повелитель, — всё с таким же горящим взглядом говорил Шехабеддин. — Евнух унижен с того самого мгновения, как становится евнухом. А затем он оказывается униженным снова и снова. И слышит, как над ним смеются. И в итоге евнух понимает, что согласен на всё, лишь бы больше не слышать подобного смеха. Это понимание делает евнухов самыми исполнительными слугами. Они готовы совершать даже то, на что не считали себя способными. А тебе, повелитель, нужны именно такие слуги. Евнух стремится заслужить похвалу и избежать унижения, которое обязательно последует, если господин разгневается. Твои воины пока не усвоили этот урок.

Мехмед не удержался от шутки:

— Даже если евнухи так хороши, я не могу превратить своих воинов в евнухов. И даже начальника флота не могу, хоть он и потерял право называться мужчиной после такого глупейшего поражения.

Евнух даже не улыбнулся и серьёзно продолжал:

— Превращать в евнухов никого не нужно, повелитель, но если Балта-оглы недостоин называться мужчиной, то покажи ему, что он не человек, а пёс, которого можно бить, пока хозяину не надоест…

— И всё же откуда ты знаешь, что это подействует?

— Евнухов воспитывают именно так, а евнухи — лучшие слуги, — повторил Шехабеддин, явно избегая вдаваться в подробности, но Мехмед стал думать, что совет и впрямь дельный, хоть и рискованный.

— Шейх Акшамсаддин пишет, что есть опасность бунта, — заметил султан, — и это правда. Что если я последую твоему совету, но моё войско возмутится, а не испугается?

— После наказания нужно сразу направить людей выполнять очередной приказ, — последовал ответ. — Тогда всё возмущение обратится против неверных, а не против тебя.

— Мне отправить всех в бой? А если бой закончится неудачей? Тогда возмущение обратится против меня.

Шехабеддин задумался, а затем его взгляд снова загорелся:

— Нужно дать воинам такое приказание, которое будет трудным, но окажется выполнено наверняка. Досадно, что рядом с городом нельзя построить ещё одну крепость, «перерезающую горло». Подобная задача хорошо бы подошла к случаю.

* * *

Шехабеддина после оскопления продали в Турцию далеко не сразу. Он сменил нескольких хозяев прежде, чем это случилось, и пережил много неприятного, но, когда рабская жизнь только началась, двенадцатилетний евнух полагал, что самое худшее позади и что теперь всё станет лучше — он скоро обретёт доброго господина, который его в итоге освободит и наградит.

Когда Шехабеддин, в то время звавшийся просто Шиха-бом, рассказал матери, что собирается выслужиться, а затем выкупить её и всех своих сестёр из рабства, она со слезами ответила:

— Пусть смилуется над нами Аллах и поможет. — Вот почему маленький евнух начал молиться, чтобы его продали хозяину побогаче, и никак не мог дождаться, когда работорговец Фалих привезёт рабов в свой дом в большом городе, называвшемся Багдад[7].

Наконец они добрались до места, и рабы весьма изумились, ведь город был так велик, что, казалось, его не обойдёшь и за неделю. Город, где они жили до того, как потеряли свободу, получалось обойти за день, и раз уж Багдад выглядел огромным, уже не казалось удивительным, что жилище Фалиха походило на дворец. Два просторных этажа и не менее просторный двор с садом и фонтаном, обнесённый очень высокой каменной оградой! «Она почти такая же высокая, как стены моего города», — думал Шихаб.

Все рабы сделались в этом доме слугами, чтобы научиться делать то, что от них потребуется, когда они окажутся проданы богатым хозяевам. И вот в один из дней к Фалиху пришёл покупатель. Он был в белых (и потому очень марких) одеждах, а его кожаная обувь с загнутыми мысами имела изысканный тиснёный рисунок.

Шихаб разглядывал перстни на пальцах этого человека и, пытаясь оценить степень богатства, даже не смотрел на лицо. Лишь видел, что чёрная борода не так широка и густа, как у Фалиха.