На руинах Мальрока

— Дальше... А дальше... Бог в ту ночь был на моей стороне — затем мне опять повезло. Не успела отойти от холма как наткнулась на камнелюдов. Точнее они сами ко мне прибежали — по запаху нашли. Они, когда сбежали, не решились нас бросить, но и подходить боялись — их пугало то, что делали палачи. А Шобо при бегстве к тому же ранили — стрела пробила его шкуру, и пришлось мне его лечить. Не успела с ним закончить, как прогремел гром — приближалась гроза. Я обернулась назад, в сторону, где осталась кровавая яма, и поняла: Бог дает мне возможность спасти остальных. Камнелюды сильные, ловкие, бесшумные — они очень опасные. Хотя нас было всего лишь трое, а солдат не меньше полусотни, надо было попробовать. Когда хлынул ливень факелы стали бесполезны, а под ударами грома и шумом воды трудно было расслышать крики солдат. Мы убили нескольких в оцеплении, и забрали их оружие. Потом спустились вниз, к людям, и отдали оружие мужчинам. Все начали разрезать путы, но поднялась тревога. Те, кто освобождались, бросались на солдат с камнями, или просто с голыми руками. Хотя ортарцы были хорошо вооружены, но нас было много, мы были злы, и нам нечего было терять. Даже женщины рвались в бой — я видела, как одна вцепилась в лицо солдату, выцарапывая глаза. Началась сильная суматоха, повсюду было много мертвых и раненых, я с трудом смогла собрать уцелевших и повести их к горловине. Еще не знала что делать дальше, и просто ноги сами повели назад — лучше уж к перерожденным, чем... Не хотелось мне искать переправу через Шниру. Нечего нам больше делать в Ортаре. С тех пор при слове "Ортар" вспоминаю ту яму... С камнелюдами я, наверное, смогла бы найти тропу через горы и брод через реку. Но не стала. Нет для меня места в Ортаре. Когда мы вырвались от палачей, нас оставалось больше сотни. Когда прошли через последнюю цепь постов, выжило ровно тридцать, считая меня. Очень помогло оружие, которое мы забирали у убитых. После той ночи солдаты назвали меня Рыжей Смертью. Я до самой зимы делала набеги на их посты, пробираясь через горловину. За мной не раз посылали погоню, но солдаты попадали в засады или под оползни. Это наши горы, и они нас защищали. Однажды я отпустила одного. Офицера. Я просто спросила его: за что? Неужели нельзя устраивать людям проверку какую-нибудь? Ведь даже мы научились использовать камнелюдов, а иногда темных чуют собаки и кошки. И даже человек у нас есть, который может видеть это. Но пленник сказал, что перерожденные появляются новые, хитрее и опаснее — таких, как в Мальроке, еще никто не видел. Еще он сказал, что в империи так поступают, если кто-то хочет уйти из моровой деревни. И поэтому у них мор проходит легче — не дают заразе распространяться. Всех нас, всех межгорцев... всех к заразе приравняли.

— До зимы ходили через горловину? Ну вы и смелые, — Дирбз уважительно покачал головой. — Мы там в такой переплет угодили, что еле живыми выбрались. А уж добра сколько потеряли...

— Вы чужие и вас горы наказали. А нас они не трогают. Хотя зимой там оказалось слишком опасно даже для нас. Холодно очень. Но хуже всего, что солдатам в эту пору хорошо, когда все замерзает — можно не бояться непогоды. Нас мало, чтобы в открытую с ними драться, вот и ушли на восток. И без ортарцев нелегко было: с одной стороны они, с другой тьма. Мы до холодов встречали тех, кто продолжал покидать Межгорье, и рассказывали про то, что их дальше ждет. Нам не верили, но некоторые проявляли осторожность — пускали вперед разведчиков, дожидаясь их с вестями. Не дождавшись, уходили назад — умирать никому не хотелось. Нас становилось все больше и больше; к нам присоединились даже некоторые из уцелевших местных баронов — зиму мы провели в их замках. Много сил уходило на то, чтобы добывать себе пищу — ведь урожай сгнил на полях, а скот перерезали перерожденные. Это была очень трудная зима. К весне не осталось ни крошки: забили весь уцелевший скот, укрытый от перерожденных на укромных горных лугах; подчистую вымели все кладовые в замках. Охотились на ворон; рискуя жизнью и душой пробирались к берегам озер, и закидывали сети в ледяную воду; варили баланду из разного гнилья и молодых виноградных побегов. Этого не хватало. Зимой в Межгорье не осталось маленьких детей. Их и без того немного уцелело, а голод добил выживших. Доходило до страшного: люди ели людей. И так было во многих местах. Люди озверели. Еды нет, своего крова нет, надежды тоже нет. И вот тогда началось самое страшное.

— Даже страшнее людоедства? — охнул Тук.