Читаем На руинах Османской империи. Новая Турция и свободные Балканы. 1801–1927 полностью

Естественным союзником консервативной партии в Стамбуле стал регион, населенный мусульманами. Фанатизм, закрепленные законом имущественные права и грубая сила одержали легкую победу над султаном, который хотел улучшить жизнь в своей стране. Шейх-уль-Ислам сделал двусмысленное заявление, которое было истолковано как оправдание деспотизма суверена. Командир турецкой гвардии решил последовать примеру римских легионеров и посадил на трон, с которого он согнал Селима III, Мустафу IV. После этого один дворцовый переворот следовал за другим; Селим III и Мустафа погибли от рук мятежников в 1808 году, и на их месте утвердился Махмуд II, которому предстояло стать величайшим реформатором современной Турции того времени. Впрочем, Махмуду II хватило мудрости скрывать свои планы до тех пор, пока его власть не стала такой сильной, что помешать ему уже никто не мог.

А тем временем в сербских делах стало все сильнее сказываться влияние России. В 1807 году в Белград прибыл первый официальный посол Александра I, и это стало доказательством того, что царь Всея Руси решил окружить сербов своей отеческой заботой. Между правительствами двух стран было заключено соглашение, в котором говорилось, что новое государство будет находиться под защитой царя, который разместит в Сербии русские гарнизоны и назначит всех ее высших чиновников. Но после заключения перемирия в Русско-турецкой войне Россия бросила Сербию на произвол судьбы и возобновила свой протекторат только после того, как Карагеоргию предложила свою помощь Австрия. Русское правительство понимало, что Сербия поможет ему сдерживать соперницу России Австрию, и к несчастной маленькой стране начали относиться как к пешке в большой дипломатической игре. Когда военные действия возобновились и турки, несмотря на героическую оборону, разгромили сербов, русский представитель бежал, оставив Сербию беззащитной[21].

В стране появились две партии: одна – прорусская, а другая – антирусская, и внезапную смерть лидера первой партии, Милана Обреновича, некоторые стали приписывать Карагеоргию. Более поздние авторы считали это событие началом той борьбы между семьями Обреновичей и Карагеоргиевичей, которая до 1903 года была проклятием Сербии. Вместо того чтобы действовать совместно, крестьянские вожди ссорились между собой, и, как показало время, они, будучи истинными детьми Востока, смотрели на общественные должности как на средство своего обогащения.

Русофилы добились своего – предложение турецкого правительства даровать Сербии практически ту же самую администрацию, что и в двух Дунайских княжествах, было отвергнуто. Но вскоре они обнаружили, как и сами эти княжества, что никаких требований о благодарности русский царь не желает и слышать.

Мы уже описывали, как русские, при подписании Бухарестского мира в 1812 году, обошлись с румынами; судьба сербов, которые помогали войскам царя, введенным для того, чтобы получить помощь от русского протектората, оказалась столь же плачевной. Восьмая статья Бухарестского мирного договора отдавала их на милость турецкому правительству, которое теперь, избавившись от войны с русскими, могло делать с сербами все, что угодно. Турки должны были занять старые крепости, а сербы – уничтожить новые, созданные ими самими; Порта обещала предоставить сербам «те же права, что и у жителей Архипелага», «управление внутренними делами» и «умеренные налоги, которые они будут платить лично», без сборщиков. Кроме того, было сделано много туманных заявлений о милосердии и других западных добродетелях.

Русский полк, стоявший в Белграде в течение последнего периода войны, покинул Сербию; Европа была занята войной с Наполеоном, так что позаботиться о судьбе маленькой нации, жившей за Дунаем, было некому.

В том же самом 1813 году, который был отмечен освобождением Германии от войск Наполеона, турки снова завоевали Сербию. Почти все сербские вожди, вроде Карагеоргия, бежали в Австрию; никакой интервенции иностранных войск не последовало. Так было всегда; восточный и западный вопрос нельзя было решить одновременно; когда великие державы вцепились друг другу в горло, страны Востока должны были заботиться о себе сами.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Человек 2050
Человек 2050

Эта книга расскажет о научных и социальных секретах – тайнах, которые на самом деле давно лежат на поверхности. Как в 1960-х годах заговор прервал социалистический эксперимент, находившийся на своём пике, и Россия начала разворот к архаичному и дикому капитализму? В чем ошибался Римский Клуб, и что можно противопоставить обществу "золотого миллиарда"? Каким должен быть человек будущего и каким он не сможет стать? Станет ли человек аватаром – мёртвой цифровой тенью своего былого величия или останется образом Бога, и что для этого нужно сделать? Наконец, насколько мы, люди, хорошо знаем окружающий мир, чтобы утверждать, что мы зашли в тупик?Эта книга должна воодушевить и заставить задуматься любого пытливого читателя.

Евгений Львович Именитов

Альтернативные науки и научные теории / Научно-популярная литература / Образование и наука
Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев
Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев

В своей завораживающей, увлекательно написанной книге Стивен Хёрд приводит удивительные, весьма поучительные, а подчас и скандальные истории, лежащие в основе таксономической номенклатуры. С того самого момента, когда в XVIII в. была принята биноминальная система научных названий Карла Линнея, ученые часто присваивали видам животных и растений имена тех, кого хотели прославить или опорочить. Кто-то из ученых решал свои идеологические разногласия, обмениваясь нелицеприятными названиями, а кто-то дарил цветам или прекрасным медузам имена своих тайных возлюбленных. Благодаря этим названиям мы сохраняем память о малоизвестных ученых-подвижниках, путешественниках и просто отважных людях, без которых были бы невозможны многие открытия в биологии. Научные названия могут многое рассказать нам как о тех, кому они посвящены, так и об их авторах – их мировоззрении, пристрастиях и слабостях.

Стивен Хёрд

Зарубежная образовательная литература, зарубежная прикладная, научно-популярная литература / Научно-популярная литература / Образование и наука
Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности
Сложные чувства. Разговорник новой реальности: от абьюза до токсичности

Что мы имеем в виду, говоря о токсичности, абьюзе и харассменте? Откуда берется ресурс? Почему мы так пугаем друг друга выгоранием? Все эти слова описывают (и предписывают) изменения в мышлении, этике и поведении – от недавно вошедших в язык «краша» и «свайпа» до трансформирующихся понятий «любви», «депрессии» и «хамства».Разговорник под редакцией социолога Полины Аронсон включает в себя самые актуальные и проблематичные из этих терминов. Откуда они взялись и как влияют на общество и язык? С чем связан процесс переосмысления старых слов и заимствования новых? И как ими вообще пользоваться? Свои точки зрения на это предоставили антропологи, социологи, журналисты, психологи и психотерапевты – и постарались разобраться даже в самых сложных чувствах.

Коллектив авторов

Языкознание, иностранные языки / Научно-популярная литература / Учебная и научная литература / Образование и наука